Утро встретило… Нет, оно не встретило ничем. Пробудившееся
сознание не уловило ни голосов под окном, ни скрипа тележных колёс,
ни прочих звуков, присущих городу.
Голова повернулась набок, веки нехотя поднялись. Рядом
лежала спутница жизни на вчерашний вечер. Голый череп, пустые
глазницы, ряды непривычно длинных зубов, не укрытых губами. Одежды
не было (после бурной ночи должна валяться где-то на полу), и
красавица без тени стеснения выставила напоказ свои округлые рёбра.
Сохранились разве что волосы — длинные секущиеся локоны ниже плеч,
разметавшиеся по подушке.
— Не опять, а снова… — пробурчал Линсон себе под нос и
нехотя поднялся с кровати, прогоняя остатки сна и насчитывая про
себя: «двадцать семь, двадцать восемь...»
Комната выглядела под стать своей хозяйке: обшарпанная
мебель, облупившаяся краска, вековой слой пыли на полу и тумбах.
Одна из оконных створок догнивала на полу, вторую пришлось
аккуратно отворить, надеясь, что не отвалится с петель от малейшего
шевеления.
Сорок четыре, сорок пять…
Уличный пейзаж был не лучше. Провалившиеся крыши домов,
рухнувшие стены и заборы, скелеты под окнами и ни единой живой души
— Эркон выглядел так, словно проводник дрых беспробудным сном целую
вечность и проспал крах собственной цивилизации.
— Линсон? — мягкий сонный голос за спиной вывел из транса.
— Эй, ты меня слышишь?
Он слышал. И её слова, и уличный шум, наконец-то
соизволивший пробиться через мертвенную тишину призрачного города.
Звонкие крики играющих детей, уговоры пьяницы, с утра пораньше
клянчащего у соседа пару медяков на опохмел.
Линсон моргнул, а когда открыл глаза, обе ставни были на
месте — чистые, недавно смазанные, судя по подтёкам масла на
петлях. Анрея — кажется, так она вчера представилась, — явно не
испытывала недостатка в мастерах на все руки. Одинокая женщина, а
гляди-ка: ставни смазаны, ножи заточены, дрова к осени наколоты.
Только он, Линсон, ничего полезного в этот дом не принёс, даже
стыдно как-то…
— Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Анрея.
Минута и пятьдесят секунд. Дольше, чем в прошлый раз.
— В полном, если не начинать разговор прежде, чем я успею
проснуться, — с улыбкой ответил Линсон и, чуть помедлив, заставил
себя повернуться.
Живая, слава богам. Да и чего он боялся? Что мир так и не
придёт в норму, а в постели останется лежать истлевший скелет? Не
бывает такого, и нечего себя накручивать. Вот она: чистая кожа,
голубые глаза, плотные губки. Одеяло натягивать не стала, так и
валяется на ногах. И на обозрение теперь выставлены не рёбра, а
круглые наливные груди.
