Часть 1
История о любви, судьбах и снах
* * *
Справа сидела блондинка и стреляла глазками. Что ж, пусть думает, что развела. Коктейль за его счёт, и вот она уже расстилает ему постель.
А наутро он даже не возьмёт её номер телефона.
И так каждый раз, когда жизнь слишком холодна и беспечна, чтобы спать в одиночку, но ещё достаточно молода и амбициозна, чтобы не платить за обогрев наличными.
В своей квартире на полке морщинистого книжного шкафа он хранил тайну, которую мужчины его рода из поколения в поколение передавали друг другу. После ухода каждой из временных возлюбленных он брал с полки Книгу, что скрашивала его будни, окидывал взглядом абзац и вырывал страницу. Так он прочитывал роман за романом, выбрасывая из памяти лица лист за листом. Его история лангобардов подходила к концу, и он уже подумывал, какую книгу было бы неплохо почитать.
Однажды зимним вечером отец подошёл к нему и шепнул на ухо секрет, который с той поры стал его силой и проклятьем. В детстве он стеснялся своей особенности, испуганно поглядывал на сверстников, разгадывая в их взглядах, не прознали ли они о его тайне. Ему мешало его имя, и тогда он взял себе новое, ещё не помятое осуждениями и насмешками; и с тех пор, как в отражение его зеркала стал смотреть Елисей, мальчик перестал волноваться и прятаться в тени собственных ресниц. В его карманах поселилась весна, и он черпал из них пригоршнями свободную молодость и поил ею с рук всех, в чьих глазах не умерла вера в исключительность прошлых ошибок. Он стал родником, прохладой которого наслаждались те, кто думали, что устали, и бросал блики на тех, кто смотрел на мир чересчур раскрытыми глазами, но, тем не менее, так ничего и не разглядел. В детстве ему нравилась Верочка, девочка с кудрями цвета морского заката, разбросанными нежными завитками по всей голове, и он тайком следил, как она сдувает со лба непослушный локон, щекочуще спадавший на ресницы. Он сидел за соседней партой по диагонали и смотрел на её костлявые коленки, выглядывавшие из-под синей юбки, трогал воздух, где, казалось, он соприкасался с её ногами, и стыдливо прятал руку, когда она, словно что-то почувствовав, резко поворачивала голову и пристально щурилась.
Он берёг то осторожное чувство, разгоравшееся в нём, и в конце каждого учебного года, вместо усердного восхождения по ступенькам мнимых единиц, он блаженно грезил об её коленках, наблюдая, как она, посапывая, выводит буквы и цифры на клетчатых страницах.
