Джон Хайнц бесцельно шагал по гулкой мостовой, словно в коконе каменного одиночества. От бессонных ночей кожа его лица отливала синевой, из ввалившихся глазниц устало глядели черные, сухие глаза.
Где-то пронзительно орали чайки. Небо цветом словно из старого чугуна.
Мимо проезжали велосипедисты и электросамокатчики, объезжая сереющие на асфальте лужи и, притормаживая перед ржавыми рельсами, пересекавшими улицу, спешили укрыться в уютных квартирах пока солнце не погрузилось в море окончательно и город не накрыла теплая ночь. Равнодушно скользили по Джону взглядом, словно его не было. Словно он пустое место. А может так и есть? Может человек, которого стер, вычеркнул из жизни управляющий городом суперкомпьютер, так и есть, пустое место?
Из окон коттеджей лился наружу ядовитый, желтый свет. Они были как мертвые, остекленелые, как глаза пресмыкающихся.
И ноги его, казалось, шагали сами по себе: мимо, мимо.
Между домами сгущалась тьма, размывая, пряча очертания предметов.
Ржавые рельсы, подумал он. Какая глупость! Откуда на самом ухоженном, самом экологичном, самом обустроенном городе Земли: Oceanix City, ржавые рельсы? Да такого не может быть! Он даже остановился перед ними. Действительно. Рельсы. Ржавые.
И провода над улицей свистели: мимо, мимо.
И ноги шагали сами по себе: мимо, мимо.
Он скрипнул зубами, ускоряя шаг.
За что меня? Почему я? Ведь он делал все, чтобы рейтинг лояльности корпорации был высок, все, чтобы избежать отрицательных баллов. Он даже несколько раз спал с мужчиной. Больно, обидно, но он терпел. Зато по совокупности баллов ему должны были выдать разрешение на усыновление ребенка. Этакого белокурого ангела из Восточной Европы или хорошенького мальчишку из Азии. Уж как бы он заботился о нем!
Джон зарыдал. Очень хотелось есть. Недоеденного бутерброда, забытого на скамейке остановки самого экологичного электроавтобуса вчера вечером, было мало, катастрофически мало. А еще он очень устал.
А мимо все проезжали люди, скользя по бредущей по тротуару фигуре в грязной футболке и шортах невидящими взглядами.
И, вдруг, он увидел, что на бледных лицах, проезжающих мимо людей, слишком яркие, неестественные губы. Да это не лица даже, это какие-то маски. Нет! Звериные морды!
Он закричал. Он побежал, задыхаясь, преследуемый невидящими взглядами. И крик этот был остер и горек, словно винный уксус…
