Молодая девушка замирает у кромки зимнего леса. Мороз стоял уже много дней, сковывая коркой льда всё, что было живо, цвело и пахло. Не было не видно и не слышно ни единого дышащего существа. Девушка прислушалась, и сделала шаг босой ногой. Не нетронутое белое покрывало хрустело под её небольшим весом. Крупные алые капли падали на землю создавая контраст, который слепил не хуже белизны снежного покрова. Девушка продолжала свой путь, не замечая ничего вокруг. Нагая грудь и плечи не дрожали на ветру, а белые как лунный свет волосы разлетались вокруг её головы как ядовитые змеи. Конец её пути был далеко впереди, в самой чаще леса.
Она оставила позади многое. Семью, друзей, возлюбленного. Всё ради лишь одной цели—обрести тайное знание, недоступное никому.
Она с детства знала, что за всё приходится платить, и чем дороже желаемое, тем выше цена.
***
Казалось, что ветхое жилище семейства Бакли было единственным очагом жизни на многие мили. Младенец в колыбели спал так мирно и тихо, что все обитатели лачуги затихли, стараясь не шуметь. Уснуть голодным у этого мальчика получалось с трудом. Взрослые научились справляться. Отец семейства был жесток, озлоблен и весьма небогат. Старшая дочь и мать сидели поодаль от камина в котором догорали последние сухие брёвна. Обе боялись того момента, когда закончится еда и потухнет огонь.
Пища была на исходе, молока в груди матери давно нет, а отец становился всё злее и злее.
– Ты можешь, пойти в деревню и попросить еды у местных, – проговорил он, пытаясь подняться с соломенной подстилки.
– Мне нечем платить, отец, – ответила дочь. Ей только-только исполнилось шестнадцать.
– Ты знаешь, чем, – мужчина мерзко рассмеялся, а мать зажала рот рукой.
– Я не стану этого делать, – девочка вскинула голову.
– Захочешь жрать и как миленькая раздвинешь ножки.Твоя мать слишком стара и ни один здравый мужик её не захочет, а вот ты.
– Я лучше сдохну с голоду, чем позволю кому-то сделать подобное со мной за еду!
– Маленькая шлюха! – рявкнул отец, и с неожиданной для его состояния скоростью подлетел к дочери и схватил её за тонкую шею. Старый, потёртый чепчик слетел с волос, и пепельные, почти белые волосы рассыпались по плечам, – ты сделаешь всё, что я тебе скажу.
Девушка промолчала, потому, что скорее всего, выбора у неё не было. Авторитет и сила отца в патриархальном обществе был непоколебим. Вопреки всему, внутри груди зрела злоба, неумолимый протест и желание наказать. Шли дни, голос усиливался, и в конце концов стал нестерпимым. Младенец плакал практически не переставая, отец злился, а мать лишь беспомощно пялилась на ребёнка.
