«Мне снова снится странный сон. Словно я в мрачном, таинственном доме, в котором местами прохудилась крыша и через небольшие щели и трещины прорывается свет. Но его не хватает, чтобы осветить помещение, он лишь добавляет таинственности. В доме кто-то находится – я ощущаю его присутствие всем телом, – но его не видно. Этот сон снится мне уже четвертый раз. Иногда мне кажется, что нас в доме двое, иногда, что есть еще кто-то. Я недолго брожу одна по пустынному дому – даже мебели нет, только лишь большой стол на шестнадцать человек, и всего один стул, – и понимаю (или даже вспоминаю), что все это уже было, в другом, измененном виде, я все это уже видела: этот дом, эти сцены, эти зарисовки. Я словно в чьей-то театральной постановке, конец которой не помню (середину и начало я тоже плохо помню). Понимаю, что я здесь не по своей воле – меня пригласили, а я не смогла не поддаться соблазну и пришла, несмотря на то что это могло быть опасно – я одна в незнакомом месте, хоть и кажется оно до боли знакомым.
Вот я недолго хожу и встречаю его, такого знакомого незнакомца – вот оно! – чувство облегчения. Одновременно с ним по спине бежит холодок. Его природа мне незнакома, но я привыкла доверять себе, поэтому не перестаю повторять себе: «Не доверяй ему. Будь осторожнее!» Но только уже слишком поздно, как только я замечаю его, а он – меня, мое тело перестает меня слушаться. Лица его обычно не видно – оно всегда в тумане, но на этот раз я могу разглядеть его глаза. Сначала мне показалось, что он одет во все черное, но, когда он стал двигаться и луч тусклого света смог ухватиться за него, я присмотрелась и поняла, что объемная хлопковая куртка на нем была темно-коричневого цвета. Это ни на что не влияло, спокойнее мне от этого не стало. Во мне все еще жило сомнение. Где-то здесь в этих стенах бродила угроза неспешным шагом.
Как только наши взгляды встречаются, я забываю о себе. Ты молчишь, разворачиваешься ко мне спиной и направляешься в другой зал. Мои ноги уже не чувствуют пола, я парю в воздухе – горизонтально, параллельно полу, на высоте одного метра над ним. Меня словно парализовало – не могу пошевелиться, лишь глаза все еще могут видеть все, что происходит в пределах видимости. Они судорожно носятся от одного края до другого, хватаются за стены и немногочисленные предметы, что остались в комнатах. Не могу сказать ни слова, даже звука не могу издать – губы плотно закрыты. Ты идешь вперед, не спеша, не оборачиваясь, а я медленно разрезаю пространство своим телом – следую за тобой. Я слышу глухой звук твоих ботинок, вдыхаю пыль, поднимаемую ими, а ты переходишь из одной забытой комнаты к другой. Мне становится по-настоящему страшно. Я как будто плыву в пространстве, а тебя это словно не интересует, ты идешь к своей цели – знать бы, что это. Мы прошли через очередную комнату. Вот где вся мебель! Кто-то придумал стащить всю мебель в доме в одну комнату, просторную, с заколоченными окнами, и накрыть ее белыми простынями. (Наверное, тут не такая высокая влажность, как в других частях дома). Со временем простыни перестали быть белыми. Мое тело все еще плыло через комнату, словно труп, отправленный по водам – за неимением лодки, пришлось импровизировать и превратить тело в лодку, наделив его всеми качествами лодки. Несколько раз я, сама того не желая, задела собой не то столы, не то стулья – под простынями не было видно, ведь мебель стояла иногда близко друг к другу или даже друг на друге, – и звук отодвигающейся ножки стула или стола напугал меня, хоть я и была его невольным источником и проводником.
