Слушайте, господа. А как вы со своими человеками нынче справляетесь? Мой, например, совсем крышей поехал. Дома стал торчать круглые сутки. Я уж ему намекал, намекал ультразвуком, что пора бы свалить на работу или куда он там ходит каждый день. Но он не слышит. Совсем глухой. А со скуки такое творит! Рассказать стыдно. Поливает меня уже восьмой раз за неделю. Ау! Я КАКТУС! Меня поливать надо раз в сто лет. Разговаривать со мной начал, но все о скучном, о политике, экономике… и ничего о размножении, или там о переезде в огромный комфортабельный горшок, который уже год на балконе валяется. Много лет я планировал жестокий рейдерский захват горшка, дооткладывался. Планы строил гениальные. Достроился. В стране карантин объявили, бессрочный. Теперь не известно, когда еще я останусь в квартире один. Хозяин сидит на диване, как раз на подступах к балкону, онлайн уроки ведет. И ест, и спит там же, и телик смотрит. Как еще корни прямо в диван не пустил? А главное, не помнил про меня все эти годы, а теперь вот увивается все вокруг. Даже фотки в инстаграм только со мной делает. Позорит честь семьи, я же в старом горшке! Вон его сосед свои фиалки в новеньких керамических горшках выставляет на всеобщее обозрение. А мой? Растяпа. Мог бы и пересадить уже. Изверг. И не намекнешь ведь. И мимо не прошмыгнешь. Раньше были шансы, но я все откладывал. Теперь откладывать нельзя, сегодня же пойду на дело.
Шел двадцать седьмой день карантина. Мой хозяин засел на балконе. Как знал, что мне на балкон позарез надо. Он с тоской смотрел то на подъезжающие скорые, то на дежурящего полицейского, то так, на закат.
На двадцать восьмой день он вернулся на диван, посадил меня перед собой и объявил:
– Боря! Ты только не волнуйся.
В общем-то я и не волновался, но для приличия страшно напряг иголки, а хозяин продолжил:
– Значит так, если ты не станешь играть со мной в шахматы, я все пойму, но пойми и ты. Я так больше не могу! Я с ума сойду, если не займу свои извилины интеллектуальным трудом.
Играли мы часами напролет. Так как я не мог при хозяине двигаться, то ему приходилось играть и за меня, и за себя. Но почему-то за себя он играл плохо, а за меня очень хорошо. Сначала ему было прикольно проигрывать кактусу, потом наоборот не прикольно.
