На улицу постепенно опускался бархатистый летний вечер, окрашивая каждый закоулок сумеречной синевой, в которой боязливо проглядывали белые сахарные крупинки звезд. Слушая шепот головокружительно теплого ветра, какой он только может быть в начале июля, я брел куда-то вперед, не обращая внимания на дорогу. Такие вот бесцельные прогулки всегда имели место быть, лишь на улице становилось достаточно тепло, чтобы можно было не кутаться в шарф, дабы не обжечься о пронизанный льдом морозный воздух. Свернув к подземке и спустившись в метро, я в уютной задумчивости прошел мимо нахохленных темной формой контролеров, спустился, легко перешагивая через ступеньки, на станцию и вальяжно зашагал сквозь толпу снующих в кутерьме людей, больше напоминавших сейчас загнанных в клетку с открытой дверцей вольных птиц, которым подрезали крылья, навеки пришивая к земле. Поезд пришел через полминуты с тихим шипением и разинул челюсти дверей, вызволяя толпы народу из подземного плена. Я посторонился, пропуская нахмуренные бледные лица, и, по привычке удивляясь современным технологиям, ни на миг не замедляющим свой бег, зашел в светлый вагон, как только это стало возможно, и занял свободное место рядом с картой метро. Где-то недалеко щебетала какая-то парочка, от которой слишком резко пахло духами, но меня подобное нисколько не интересовало, и я сосчитал остановки на знакомой ветке, сверился с часами. Оставалось около семи минут до того, как час пик станет совершенно невыносимым и начнет доставлять ощутимые неудобства. Я поднял глаза и обвел взглядом вагон. Сейчас ситуация была вполне терпимой: среди живых столбов с рюкзаками и всевозможными сумками еще можно было протиснуться, не слушая ругань обозленных на весь мир пожилых дам, которым было отказано в приеме вне очереди в кабинет врача. Окружающие меня люди все как один горбились над экранами телефонов, что-то высматривая в цветных дисплеях. Странный все же народ. Когда гул снаружи стал громче, а поезд начал замедляться, я прошел к дверям: мелькающих за стеклом фигур становилось все больше с каждым метром, что радовать само по себе уже не могло. В моих планах не было испытания городской давки и духоты на своей шкуре. Выйдя в пахнущий как-то совсем особенно подземный сквозняк, мелькающий мрамором и позолотой, я поискал глазами выход на поверхность, убедившись, что оказался на той станции, на какой представлял себя всю дорогу. Пара десятков быстрых ступенек, недлинный коридор, мелкая тряска эскалатора – и вот вновь мне в лицо задышал июльский вечер, перекликающийся гудками с ближайшего оживленного шоссе из розового тумана заката.
