А Ингеборге было десять лет.
Она считалась озорной девчушкой.
Любила чай, ванильные ватрушки
и не любила луковых котлет.
Ей было очень любопытно всё:
от красоты планетного парада
над августом желтеющего сада,
до стихоформ японского Басё.
А Ингеборге вздумалось летать
над фьордами с прибрежными ветрами.
Искрил сентябрь яркими кострами
и это то, что нужно было знать
об одиноких странствиях души
в краю протяжных зим и снежных вёсен.
Один косматый Тролль решил, что спросит
у гостьи, как её сложилась жизнь
в отдельном мире, том её, другом,
в потустороннем, может, параллельном.
Откуда Ингеборга прилетела
и тот, который, назывался «дом».
Она ходила в гости по ночам
на травный чай с листочками малины,
где звёздочки блестели, словно иней
и падали снежинками к свечам.
А тролль Мефодий был, как наяву —
седой, лохматый добрый и неглупый,
в нору свою впускал её без стука.
И к чаю нёс медовую халву.
И вот, спросил: – Сестрёнка, как ты там?
на том краю незримого портала,
куда тебя всё время возвращает
невидимая сила по утрам?
Вздохнула Ингеборга: – Знаешь, друг,
там ждут дела и прочие заботы.
Там у людей авралы на работе
и бесконечно замкнут этот круг.
Я там уже не девочка – увы —
давно за тридцать, офисный рабочий.
«Работник года» в фирме, между прочим,
и все ко мне по отчеству, на «Вы».
Поник Мефодий в миг от этих слов.
Восточной стороной полоска света
предвестником встающего рассвета
съедала тени горных куполов…
Вот город. Полдесятого. Метро.
Вот девочка «давно уже за тридцать»,
что без очков уже не видит лица,
не верит в проницательность Таро.
Не ждёт любви. Не думает о чуде
и хочет в отпуск к северным ветрам.
Но вместо этого, по скучным вечерам,
давно листает чей-то Инстаграм1,
читает книги Гаутамы Будды.
А утром снова в офисный бедлам:
отчёты, совещания, звонки,
начальник нервный, недоволен всеми.
Сплошная аксиома теоремы
доказывает – отпуска не жди…
Ну а пока – спокойный вечер. Дом.
Осенний дождь стучится в подоконник
и девочка кладет карманный сонник,
