С самого детства во мне жили тревога и страх. Я чувствовал, как эта маниакальная составляющая моей сути все более становится непоколебимой. Я боялся слишком многого на свете и больше не мог должным образом справляться с самим собой. Я отчетливо ощущал внутри себя присутствие инородного, гнетущего и вводящего в замешательство. Мне хотелось освободиться, выбраться из этих оков, и однажды ко мне пришло решение.
Мне было девятнадцать лет. Я нигде не учился и не работал. Два года назад меня отчислили из художественного училища с факультета живописи. Если честно, мне было совсем не жаль. Во мне укреплялось чувство, что это совсем не мой путь и не мое призвание. Мои родители были в оцепенении. Явное разочарование проскальзывало в их глазах… Но мне настолько не хотелось заниматься живописью, что для меня отчисление было спасением от самого ужасного на свете – от скуки.
Да, множество людей говорило мне, что я стану знаменитым и успешным художником. Мне настолько часто говорили об этом, что я и вправду поверил. Люди, которые совершенно меня не знали, были склонны идеализировать мой образ. И меня, видимо, это устраивало, раз так долго я нес в себе эту иллюзию идеального сына. Но никто на свете не идеален и я понимаю, что нести навязанную маску – это намного хуже, чем быть сложным, но настоящим. Ведь я лгал всем вокруг. Я лгал, сам не понимая, как это деструктивно для меня. Да, мне нравилось, когда люди восхищались моими успехами, но в этом было слишком много моего самодовольства и фальши. Я ощущал её внутри себя, словно сгнивший плод, отравляющий мое тело и разум. Но все закончилось, как только меня отчислили.
Моя семья была очень обеспеченной, к тому же я был единственным ребенком и меня весьма лелеяли. Когда меня отчислили, отец хотел в наказание продать мою чудесную квартиру на Невском Проспекте и переселить меня обратно к себе с мамой. Но в итоге, осознав, что так им будем просто невыносимо жить, он оставил все, как есть.
К девятнадцати годам у меня уже были зависимости, приобретенные еще в школьное время: нынче я ежедневно пил джин с тоником, либо белое сухое вино. Выпивал я много, это приносило мне чувство облегчения, особенно после осознания своей бесполезности и никчемности. Глупо, но это так. Внутри меня очень мучила мысль, что я, в конце концов, ничего не сделаю ни для этого мира, ни для своей семьи. Мне не хотелось прожить свою жизнь, так ничего и не поняв, не сделав. Но я не мог взять себя в руки. Мне слишком нравилось пить до рассвета, читать романы, смотреть фильмы и принимать горячие ванны. Просто смотреть, как спокойно течет время. Мне не хотелось выходить за пределы своей квартиры. Мне было слишком хорошо в этом стеклянном колпаке, чтобы его разбивать.
