Во единой вселенной, что зовется "Альтэрриум" планета зрится, именем "Алгос" нареченная. Множество народов и рас населяют юдоль сию, но превыше прочих – скрессы. Сии скрессы, древле быв цивилизацией преуспевшей, крысоподобные ликом, силою и коварством своим владычество над планетой обрели. Однако, власть сия и череда злоключений, к знаниям древним их обратили, и в сделку вступили с силами, разуму смертному непостижимыми. Сила, что обрели, многие беды их разрешила и суверенитет укрепила, но мощь ее столь велика была, что разум их помрачила. В пучину деградации и разложения они пали, что привело к Жертве Великой – ритуалу кровавому, жестокости невиданной, саморазрушению и погибели Бога их. Над Богом своим они глумились, веру Его попирали, мучили и истязали, доколе Он к самозакланию не пришел. И небеса тогда цвет трупный обрели, бледны и тусклы навеки став, а плоть Его на землю бренную пала, с разрухой и руинами мира минувшего смешавшись, и почву сотворила для рождения божества нового. Морбосом его прозвали, и был новый бог не столь милосерд, как прежний. Смертным он дал то, чего они жаждали и заслужили. Мир наполнил разложением и деградацией, рост животворный обратив вспять, дабы все увядало, распадалось до состояний первородных. Начало положил эре новой – разложению и смерти. Вместе с богом новым мир возник, страданий и несправедливости полный. Где небоскребы высокотехнологичные и строения грандиозные возвышались, ныне руины зрят, переделанные под нужды злобные. Где крысы цивилизованные жили, разумом тонким и хитростью врагов побеждая, ныне культисты безумные обитают, болью и саморазрушением одержимые. Государство скрессов переродилось, дабы выродиться в порождение зла. Имя злу сему – "Священство Боли". Государство это теократическое, где верят, что боги на смертных взирают, когда те страдают, мучаются и жертвы великие приносят во имя их. В колониях сего государства жестокость запредельна, но в столице, что зовётся Экскруциумом – абсолютна. Инфраструктура столичная не для улучшения жизни, но для ухудшения ее создана. И чем ближе к центру града сего, та инфраструктура и архитектура менее пригодна для жизни становится. В самом сердце столицы – Великий Тигель и Башни Скорби, что разграничивают государство скрессов от союзников их, живущих анклавом внутри Священства Боли. Строения сии столь высоки, что шпили их целуют облака мертвые, и кажутся сложенными из костей, металла ржавого и мечей острых. Когда солнце бледное восходит, тень свою на владения отбрасывают, звон колокольный над округой поднимая, слуг и рабов пробуждая к новому дню тяжкому. Десятки клеток отворяются по сему сигналу, и тысячи тел голодных и изможденных из загонов своих вываливаются, дабы под крики послушников к местам работы поплестись аки зомби. И бияху плетьми шипастыми, и стреляху в толпу безумную, дабы рабы сии ускорили шаг свой, и подгоняли друг друга, страшась гнева господ своих. Аще кто падал, тут же забивали его и убивали рабы сии, алчущие плоти, дабы чрево своё насытить, но то пресекали надзиратели лютые, алчные до всякой снеди. И расходились колонны сии, аки жилы пульсирующие, по граду сему, дабы исчезнуть вновь, яко придут на места работ своих тяжких. И средь колонны единой, шедшей на каторгу, зрел раб некий, отличный от прочих обликом своим, ибо был он крупнее телом и выше ростом, но не таковым, дабы превзойти господ своих. Плешивцем прозвали его, зане имел он мех свой лишь в местах неких тела своего, и был тот мех столь неухожен, грязен и сален, что лучше бы не было его вовсе. Вельми худощав был он, аки и прочие, но рост высокий лишь выражал сие ещё горше, ибо полукровкой был он, чей отец был скрессом-послушником, изнасиловавшим матерь его, а та, рабыня простая, вайатором бывшая, погибла при родах. Не принимали его ни скрессы, ни вайаторы. Но горчайшим было то, яко приходилось ему работать за двоих, ибо церковь возложила на него бремя сие, рекши, что аще он выше и крупнее сородичей своих, то и трудиться должен боле и долее. Но не всегда тягость сия была уделом его. Бе когда-то Плешивец звался "Чаровником", ибо красота его и нежный мех прельщали всех окрест, но зане часто пользовался он благолепием своим не по чину, послушники сии отняли у него то, что давало ему привилегии незаслуженные, и обратили его в урода, уровняв его с прочими, и низвергнув с пьедестала славы. Пытками безумными и жестокими выбили они из него гордыню и бесстрашие, сломив его и обратив в тень блёклую былого величия его. И тако жил Плешивец до сего дня, страшась всего, и презирая окрест, но вынужденный терпеть и идти на работу вместе с прочими. Ужасы сии были лишь отголоском того беззакония, что творилось в граде сем, где вера извращена, а справедливость попрана. И во граде разрушенном, аки скиния павшая, шли рабы и слуги, ведомые конвоем, зряще окрест себя лишь горы из кирпичей и бетона, арматурой изувеченные, яко кости мертвецов. И зрят они скелеты бывших жильцов, кои лежат средь руин, яко свидетели грехов минувших. И узрел Плешивец средь костей сих нечто златом блистающее – украшение дивное, на мертвой вые висящее. И помыслил он: аще бы от конвоя отлучитися и взять украшение сие, то многи блага им купити возможно. Взвесив в сердце своем за и против, решил Плешивец отступити мало от строя, к вещице желая прильнуть. Страх объял его, и каждый шаг давался с трудом великим, ибо согласился он на сие дело, но боялся паче всякой меры, и всякое движение словно чрез силу творил. Озирался он непрестанно, видя, яко конвой скоро окончится, и шанс его улетучится, аки дым от кадила. Скелет с украшением златым уж близко был, рукой подать, и потребно лишь рвануться, сорвать со мертвой выи безделушку сию и бежать обратно в поток рабов. Но глупец сей, хотя и вышел из строя, рабскую душу и страх презренный в себе носил, посему замер на полпути, аки зверь, узревший охотника. И постигли его два послушника, вопрошая:
