Богомол
Возвращаюсь домой затемно. Не зажигая света в прихожей, снимаю пальто, разуваюсь. Тишина настораживает. Открываю дверь в спальню и вижу Её. Она лежит в полосе лунного света. Прямоугольник серебряного сияния на Её животе, на согнутых в коленях длинных ногах, на слегка разведённых в стороны острых коленях. Я не вижу Её лица, всё в черноте ночи – только этот соблазнительный прямоугольник в лунной дорожке.
Кидаю на кровать пиджак. Меня бросает в жар. Каждый раз, как в первый! Встаю перед Ней на колени. Прижимаюсь щекой к внутренней стороне Её бедра, к гладкой прохладной коже. Скольжу вниз. Во рту у меня пересыхает. Словно хочу напиться из Её лона, утолить жажду. Касаюсь губами Её вульвы. Целую, как будто целую губы. Кончиком языка провожу вверх-вниз, затем ввожу напряжённый язык глубже. Она раздвигает ноги шире, отталкивается пятками от пола, преподносит себя мне.
Я беру Её под ягодицы, сжимаю их, тяну на себя. Языком толкаю клитор. Она стонет, руки Её скользят по ковру. Она словно плывёт на спине, будто уплывает от меня. Я кусаю Её, легонько, не больно. Она выгибается и протяжно скулит. Я чувствую, что не дотерплю. Не останавливаясь, расстёгиваю свободной рукой ремень на брюках, запускаю руку в штаны. Дёргаю член – раз-два-три! – и кончаю прямо в трусы. Не могу удержать стона. Она опускается на пол, вставляет в себя два пальца и доводит себя до оргазма.
Я слышу, как Она дышит в темноте, глубоко, удовлетворённо. Встаю с колен и иду в ванную. Голова немного кружится. Смываю с себя сперму, переодеваюсь, и возвращаюсь в комнату. Она всё так же лежит в лунном свете. Острые колени соприкасаются. Живот медленно поднимается – вверх-вниз, вверх-вниз.
Думаю: «Это никогда не закончится. Никогда. Никогда! Потому что я не хочу, чтобы это заканчивалось».
2.
Я иду на кухню. Ужинать уже поздно, так что наливаю стакан воды, рассеяно осматриваюсь.
– Ты уже ела сегодня? – кричу Ей.
Она не отвечает. Иду в комнату и повторяю:
– Милая, ты уже ела?
Она медленно поднимается с пола, поворачивает лицо в сторону лунного света. Белый и тонкий, как оригами, профиль поднимается и опускается.
У меня холодеют виски. Шепчу:
– Ела?
Она молчит, смотрит на лунный свет, не один мускул, ни один волосок не колышется. Мороз забирается под мою рубашку, догадка сводит живот. Срываюсь с места бегу на кухню, расплёскивая по пути воду из стакана. Рывком открываю холодильник и вижу на верхней полке, куда ничего кроме этого никогда не кладу, лежат два датированных пакета крови. Столько же, сколько я оставлял для Неё с утра.
