Земля
– Нужно поднимать Броненосца, иначе все передохнем.
Хриплый голос Мильгард скрипучим эхом нарушил затянувшуюся тишину. Вслед за ним вдоль бетонных стен Центрального Зала прокатился шорох и недовольный гул. Зашевелились фигуры в темно-синих камзолах с серебряными пуговицами: неизменный дресс-код Верховного Совета, введенный ею около ста лет назад, практически сразу, как она пришла к власти. Мильгард во всем любила порядок.
– Хальс, подними архивы. Достань, что у нас есть по Броненосцу. Насколько я помню, там были реальные факты.
– Как сказать… Это вы тогда решили, что они реальные, мы же склонялись…
– Значит, на то были причины. Уберите экран, Хальс. Я сказала собрать полную информацию, а не выдергивать куски. Использовать только внутреннюю сеть. «Заслон» не должен знать как можно дольше. Завтра предоставишь полный отчет.
Хальс кивнул и скрыл виртуальный экран, возникший над длинным серым столом. Полумрак, на миг рассеченный голубоватым отблеском прозрачной панели, вновь окутал Зал. Мильгард поежилась.
Они теперь всегда так жили, в полумраке. Любая вспышка казалась слишком яркой, ослепляющее бесполезной. Раньше она бы привлекла внимание, пробудила интерес, но сейчас на нее уже никто не смотрел.
С улиц исчезли красочные вывески и билборды, за окном различалось только тусклое перемигивание дежурных роботов-уборщиков и полицейских андроидов компании «Заслон». Они следили за порядком, который больше никто не нарушал. Мильгард знала, что раньше город утопал в зелени. Сейчас же ничто живое не могло пробиться сквозь серый панцирь современного мегаполиса. Из окон высоток виднелись такие же вычурные здания, а не парки и скверы. Да и реальная улица больше никого не интересовала.
«Как удачно подобрано: „Заслон“. Будто заслонил нас, затуманил реальность», – бросила она в мыслях сонному городу, растянувшемуся ленивой угловатой массой к набережной. Там, вдали, на искусственной гранитной скале распахнул мерцающие серебристой подсветкой крылья огромный орел на триумфальной диоритовой колонне – символ героизма, доблести и мужества человеческого прошлого.
Мильгард поджала губы и повернулась к Совету. Суставы протяжно скрипнули.
«Скоро разносятся», – механически подумала она. Сто лет на посту, и с каждым годом в ней все меньше ее, родного. Новые кости, искусственные сухожилия и органы. Она все так же стройна и подвижна, ничто не отвлекает от управления Полуостровом. На прожитые годы указывают разве что морщины. Мильгард подтягивала лицо по минимуму, чтобы соответствовать имиджу Главы Верховного Совета. Кожа сильно износилась уже на пятидесятом году правления, приходилось регулярно ее оживлять. Во всем должен быть порядок: для Мильгард эта процедура была чем-то вроде необходимого корпоративного этикета, а не желанием сохранить красоту. А вот голос она не правила. Он оставался таким же низким и глубоким, с легкой старческой хрипотцой, звучал приглушенно, будто из первобытной глубины ее перекроенного тела, из тайника, в котором еще осталась она настоящая.
