Оберфельдфебель Поппендик, командир учебного танкового взвода эрзац батальона, по прозвищу «Колченогое недовольство»
Вылезать из танка было, как всегда, больно. Потрогал штанину – сырая. Сочится из дыры в ноге по-прежнему, черт ее дери. С утра было тошно – прошли по «сортирному паролю» слухи о том, что скоро ехать на фронт. Все было плохо, и на душе было гадостно с самого утра. Тут и подхваченный от сквозняка в казарме насморк, из-за чего из распухшего красного носа лило, словно из прохудившейся водопроводной трубы, и глотка болела, и общее состояние с легким ознобом и температурой, и очугуневшая голова в комплекте.
А ведь надо собираться и скоро убывать на передовую, где, судя по всему, будет все еще хуже. Тут хоть платки носовые менять можно – мокрый и тяжелый от соплей на чистый и пахнущий утюгом.
Выслушал, морщась, нелепый доклад командира первого отделения. Злая судьба и путаница в тылах привели Поппендика, чистокровного берлинца, в эрзац-батальон швабской танковой дивизии. И ему здесь солоно приходилось, потому как чертовы упрямцы категорически не хотели говорить на нормальном «хохдойче», а валяли на своем окающем деревенском баден-вюртембергском диалекте, весьма трудно понимаемом всеми не швабами. И наказать за это упрямых подчиненных было невозможно – все начальство тоже из швабов и гарантированно примет сторону своих, всегда против чужака.
В Армии резерва раньше такое было бы невозможно: испокон века каждая боевая часть имела свое учебное подразделение, из которого и прибывали подкрепления. Естественно, если дивизия комплектовалась в Берлине, то и все новобранцы шли из этого города. Это у хаотических русских вместо такого четкого порядка маршевые роты могли поступать откуда угодно, потому в одной дивизии оказывались и белобрысые русские северяне, и русские среднеазиаты с раскосыми глазами, и русские чернявые кавказцы, причем даже на морды они все резко друг от друга отличались. Дикость и нелепость!
В культурной Германии такое безобразие и дикая мешанина были физически невозможны, все было отработано и отточено: земляк попадал к землякам, и потому служилось ему легко. Тем более что из двух десятков основных диалектов немецкого языка ни один не был похож на другой, и баварец ни черта бы не понял из того, что говорит пруссак, а остфриз вряд ли сообразил про сказанное эльзассцем. Оберфельдфебель тоже страдал от тарабарщины швабской.
