Заря, и полоса аэродрома
в медовом обрамлении лугов,
как полноцветный разворот альбома
на столике журнальном у богов.
Расчерчено покрытие на соты —
шестиугольники бетонных плит,
блестящая сигара самолета
чревата и стройна, как сытый кит.
Встает рассвет, прозрачный и высокий,
румянцем отражаясь в облаках,
а мёд уже лучится на востоке
и плавится у неба на губах.
Подобно беглецу в китовом чреве,
я улетаю транспортным бортом!
Столицы, задохнувшиеся в гневе,
миры в столпотворении пустом
теряют облики, бессильно тают,
их дым, как ленты траурных венков,
и жажда бессловесная рыдает
обрывками несложенных стихов,
предчувствием непройденной дороги
в проталинах нетронутых снегов,
и книги, что читали только боги
на солнечных подушках облаков!
Смеркается день, расплетается нить,
и хочется плакать, и хочется пить
молящую музыку гласных, —
слетающий, тающий, солнечный сок —
так малый росток раздвигает песок
неслышно, смиренно и ясно.
И вешней водицей весенний покой
кропить, и грустить над ушедшей строкой,
растаявшей снегом, уплывшей рекой
на север, где небо жемчужно…
Прости и забудь задохнувшийся крик,
шагни и оставь за спиной материк —
ни капельки больше не нужно.
Свежие вешние воды уносят последние льды,
время уходит молча, стирая свои следы,
тихие волны гладят выгнутый чёрный борт,
вниз по течению шумно: доки, буксиры, порт.
Рваные тучи ползут пепельными хвостами.
Всё, что у времени выхватим, нашей памятью станет.
Помнишь небесно-белую полночь у Карских Ворот?
Не до красот нам было, время звало вперед.
Вдали, в проливе Вилькицкого, ждали тяжёлые льды,
а ключ телеграфа бился дробным пульсом беды.
И слышалось в те минуты – надежда умрёт последней…
Звезде Морей отслужили неверующие обедню…
И пусть забыты молитвы, расплавлены колокола —
по первой весне зеленеет выжженное дотла.
За всё, что мы погубили, дети держат ответ,
о будущем некому думать, если памяти нет.
И память к нам обернулась и шёпотом отвечала —
он больше не выйдет в море, ему стоять у причала.
В минуты горя и страха как хорошо быть с ним,
полной грудью вдыхая чистый ветер весны,
чувствовать мартовский холод, ползущий с карельских болот,
и вдруг понять – раскололся горло сжимавший лед.
Старую сталь бортов ласкают волны весенние…
