Читать Нулевой этаж - Михаил Гинзбург

Пробуждение – это всегда выдох Башни тебе в лицо. Спертый, многослойный, как археологический раскоп запахов. Сегодня в букете доминировала кислая вонь перегоревшей изоляции и что-то неуловимо сладковатое, трупное – крыса сдохла в перекрытиях, не иначе. Или не крыса. Я – Крыса – пока дышал. Это уже достижение по меркам сорок седьмого уровня. Сорок семь этажей ада до гипотетического «верха», где, по слухам, воздух не воняет чужой переваренной едой.

Я сполз с лежака – спрессованная ветошь, давно забывшая первоначальный цвет. Тело затекло, каждый сустав скрипнул, как несмазанная петля шлюзовой двери. Комнатушка – пенал два на три. Стены из рифленого пластика, когда-то белого, теперь цвета застиранных трусов. Единственное «окно» – мутный глазок видеофона, давно ослепший. Погода в Башне всегда одинаковая: легкая духота, вечный полумрак аварийных светильников и гул. Непрерывный, низкочастотный гул – это Башня дышит, переваривает своих обитателей, шепчет тебе на ухо: «ты – ничто, винтик, пылинка в моих бетонных легких».

Завтрак – половина протеинового батончика «Энергия+». Вкус картона, пропитанного рыбьим жиром и несбывшимися надеждами. Вторая половина – Лии. Всегда Лии. Мысль о ней – единственный антисептик в этой клоаке.

Пора на «промысел». Это не работа, не служение обществу победившего зомби-апокалипсиса, запертому в этой вертикальной консервной банке. Это необходимость. Как дышать. Только дышать здесь бесплатно, хоть и противно. А жрать – уже привилегия.

Я натянул свою «вторую кожу» – темную, бесформенную куртку с капюшоном и штаны с миллионом потайных карманов. Обувь – мягкие самодельные мокасины, подошвы которых знали каждый выступ, каждую выбоину на маршруте лучше, чем мои собственные ладони. Внешний мир Башни – это не для неженок.

Коридор встретил привычной симфонией: кашель за тонкой стеной слева, приглушенная ругань справа, монотонный плач ребенка этажом ниже, капающая вода откуда-то сверху – вечный саундтрек нашего маленького персонального чистилища. Воздух здесь был еще гуще, чем в моей конуре, пропитан испарениями общей столовой, запахом дешевого дезинфектора, которым «Чистильщики» иногда для вида поливали пол, и все тем же неистребимым духом отчаяния.