Пыльгорье – деревня, затерянная на южной границе Призрачного Пояса, где холмы дышат пеплом прошлых сражений, а земля щедро кормит, если не задавать лишних вопросов. Сюда редко забредают чужаки, а если уж приходят не задерживаются. Воздух здесь сухой, будто перемолотый в пыль, и пахнет чем-то старым: соломой, копченым мясом и тревогой.
Дома в Пыльгорье приземистые, обмазанные серой глиной и крытые соломой. Их стены хранят шепот поколений, что научились молчать о главном. У каждого порога связки сушеных трав, у каждого окна тряпичные обереги, выцветшие от солнца. Настоящая магия здесь запрещена законом Империи.
Но люди боятся не закона, а того, что может прийти, если магию впустить.
Пыльгорье распласталось между двух холмов, как старая куртка, заштопанная и родная. Центральная улица, неровная, вымощенная плитами ещё со времён Первого Сбора, вела от полуразвалившейся башни-колодца к рыночной площади, которая по праздникам превращалась в место для танцев, а в обычные дни в собрание слухов и помидорной торговли.
Лавок немного, всё, что нужно, можно вырастить или выменять. Лавка старика Мурена, где можно было найти от латанных горшков до «костей памяти», гладких камушков с выцарапанными рунами. Мурен утверждал, что они помогают «помнить то, что забылось». Никто ему особенно не верил, но покупали. Старик был живой, как сверчок, а его борода уже давно была длиннее здравого смысла.
Еще дом-пекарня у Миры. Там всегда пахло хлебом и чем-то ещё тёплым, домашним, будто детством. Мира пекла булки в форме птиц, хранила хлеб в резных сундуках и иногда продавала что-то, что «не для чужих ушей». Говорили, что она знает, у кого в животе крутит за день до того, как тому станет плохо.
У лавки Мурена сегодня с утра был праздник: пришла свежая партия товаров от северных скупщиков. Старик выставил всё наружу, расставив вещи на ящиках, прикрыв тряпками от пыли. К нему как раз подошли двое.
– Это что, зеркало? – хмыкнул Бран, местный пастух, вытягивая шею. – Или ловушка для ведьм?
– А ты думаешь, ведьмы в зеркало не смотрятся? – фыркнула Линнара, вдова кузнеца, что славилась острым языком.
– Не знаю… но моя жена, пока жива была, в зеркало заглядывала чаще, чем в колодец. Может, и она…
– Замолчи, дурак, – оборвала Линнара, бросив взгляд через плечо. – Так и до проклятья недалеко.
