Наследство
I
Дождь шел третий день. Не проливной, не яростный, а тот самый, осенний – нудный, холодный, проникающий под самую кожу, в кости, в избу. Он стучал по прогнившей жести крыши старого Козьмина дома мерным, унылым тактом. Вода скапливалась в колеях разбитой улицы, превращая ее в бурое месиво. Воздух в избе был спертый, пропитанный запахами сырости, старого дерева, дешевого махорочного дыма и чего-то кислого – то ли прокисших щей, то ли немытых тел.
Петр Козьмин, старший, сидел на лавке у печи, спиной к маленькому, запотевшему окошку. Он чинил сеть. Пальцы, корявые, с почерневшими от смолы и вечной грязи ногтями, ловко вязали узлы.
Лицо у Петра было грубое, с глубокими морщинами, застывшее в выражении тяжелой усталости и привычной озлобленности на весь белый свет. Глаза, маленькие, глубоко посаженные, следили за иглой без интереса. Он крякнул, поправил на животе растянутый свитер.
– Сгнила всё, – хрипло пробурчал он. – И крыша течет, и стены мрут, и сети… Одни дырья. Как жить-то? А?
В углу, на другой лавке, сидел младший брат, Семен. Более сбитый, коренастый, с круглым, всегда немного испуганным лицом. Он точил нож о брусок, водя клинком с монотонным, шипящим звуком. Сосредоточенный, весь в простом действии.
– Живем же, – тихо отозвался Семен, не поднимая глаз от ножа. – Отец жил… и мы живем.
– Отец! – Петр фыркнул, дернув сеть. – Дожил до того, что сдох на печи. Какое наследство оставил? Дырявую крышу над головой, долги в сельпо, да вот эту развалюху. И сети эти… На помойку только. Рыбы-то нету! Выбили всё.
Он замолчал, тяжело дыша. Семен вздохнул, положил заточенный нож на стол, аккуратно вытер руки о штаны.
– Надо печь протопить, Петь, – сказал он. – Холодно. Сырость заела. Дровец подкинуть.
Петр мотнул головой. Семен встал, потянулся, кости хрустнули. Он подошел к русской печи, массивной, почерневшей от времени и копоти. Открыл чугунную заслонку. Жар давно ушел, остались лишь угли, тлеющие слабым багровым светом. Семен взял из корыта несколько поленьев и стал аккуратно укладывать их на угли. Пламя лизнуло кору, затрещало.
– Эх, – вздохнул Семен, глядя на огонь. – Помнится, отец… уху варил на всю улицу. Караси, язи… Аромат стоял…
– Помню, – буркнул Петр. – И водку пил на всю улицу же. Пока последнюю копейку не пропьет. Икру, бывало, приносил… красную. Соленую. Вкусно было.
