Тринадцатый отряд
Разум наш противоречит сердцу
и не убеждает оного
И.А. Бунин
1
Александр стянул с правой ноги высокий кожаный сапог, осмотрел припухшую потертость на лодыжке, затем стянул левый и с грохотом отшвырнул его в сторону.
– Человек-сапоги – пробормотал он, растянувшись на скрипучей железной койке с продавленными пружинами.
Так его прозвали однокурсники, студенты биологического факультета МГУ, за пристрастие к офицерским сапогам из хромовой кожи – подарку отца. В начале девяностых какой-то знакомый полковник отдал ему их просто так – «возьми, может сыну пригодятся. У нас этого добра на складе полно…» И пригодились.
Александру шёл двадцатый год. Он не с первого раза поступил в университет, и потому был на год старше своих товарищей. И потому он со снисхождением поглядывал на ребят, проходивших с ним летнюю практику здесь, на Звенигородской биостанции, которые казались ему вчерашними школьниками, не знавшими жизни, не нюхавшими пороху.
Конечно, не всем нравились эти высокие, черные сапоги, блестевшие росой после похода по утреннему лугу, заправленные в них потертые, выгоревшие добела джинсы, и старая армейская рубаха с засученными рукавами. Это чувствовалось по их недовольным взглядам и колким насмешкам.
Завидуют, думал Александр. Ну и пусть. Ни за что он их не снимет.
На биофаке всё, что имело отношение к службе в армии, презрительно называлось студентами словом «война». В те годы оно звучало почти ругательством и имело отношение даже к безобидной военной кафедре факультета, где военспецы по вирусологии и бактериологии – совсем не воинственного вида мужички в штатском – вели своё мирное существование без какой-либо муштры и стрельбы, и где самым страшным оружием из всего нехитрого арсенала кафедры был старый ломовский микроскоп.
Сапоги Александра тоже были частью «войны», а потому вызывали соответствующую негативную реакцию у мужской части курса, особенно той, которая носила длинные волосы и футболки с пацифистской символикой.
С женской частью дело обстояло иначе, и доказательством тому служили робкие, но весьма заинтересованные взгляды молодых особ, преподававших студентам ботанику и зоологию, которые перешептывались за его спиной и гадали, в каких войсках он служил.
В действительности Александр нигде не служил, потому что успел проскочить в университет до призывного возраста. В душе, конечно, он считал себя «настоящим офицером», имея, впрочем, о службе лишь те наивные представления, какие ему могли дать литературные классики позапрошлого века.
