Опять новый автор для меня. А название – наоборот – может, и не старое, но какое-то рифмующееся. Аннотация рифмует его с Прощанием с Матёрой Распутина. У меня по созвучию выходит Зона отчуждения и ассоциативно маячит катастрофа. Наверное, поэтому я избегал некоторое время эту книгу. Хотя, возможно, автор такого катастрофического эффекта и добивался.
Посвящение Распутину и тональность аннотации настраивают на определенный лад. Жду архаичного бытования и исследования слома устоявшегося в угоду чему-то с сомнительной целесообразностью.
А начало у романа оказывается чистейшей карикатурой. Может, стоит воспринимать его как анекдот. Эдакая абстрактная посылка, дескать, мы все равно не знаем, как оно было на самом деле. Да, по честности, не знаем даже как они там наверху разговаривают, т.е. какие именно слова используют и как друг к дружке обращаются. Понятно, что французский окончательно вышел из употребления в подобных диалогах. А вот каким должен быть русский – подсказать некому. Значит, пусть будет в форме анекдота. Ну что ж, пусть будет, я не против, сам себя только что уговорил – пусть, бумага стерпит.
Итак, первая глава рассказывает нам анекдот, как наверху решили достроить ГЭС, брошенную в 90-ых. Это как раз из разряда той самой «сомнительной целесообразности», которую уже поминали выше. Нет, возможно, на государственном уровне она что ни на есть важная и цельная. Но роман, похоже будет исследовать, как этот телефонный разговор отразится на простых людях, которых неизбежно затронет. Для принимающих решение пять тысяч жизней и судеб, очевидно, величина бесконечно малая.
Всего в книге десять глав. Первая – самая короткая – несколько страниц, и она уже позади. В этот момент я испытал первое беспокойство. Как же автору удастся успеть высказаться на оставшихся-то главах? Но вместе с беспокойством где-то рядышком разместилась и тихая потаенная радость: «значит удалось, книга-то вышла». Такое у меня пока беспокойное предвкушение.
Да, и оно сразу же вознаграждается. Потому как в следующей главе меня буквально обволакивает описание последнего дня (а то и часа) жизни. Помирает бабка. Наверное, в той самой деревне. Не хочу быть циничным, но, похоже, буду. Потому что умирает Наталья Сергеевна охренительно! В том смысле, что написано именно так. Мне здесь ничего не слишком – всего в самый раз. И принятия, и смирения, и воспоминаний, и других смертей ассоциативных – старика ли, ребенка ли. Участливо, но и не на слезу. В глазах, может, и влажно, но в уголках скорее горечь. Могут ли глаза чувствовать горечь, но не плакать? Ой как! И мороз ещё по коже как в жару газировки из холодильника хватанул. Помирает бабка – до калитки доползла, чтобы в доме не преставиться и не провонять. А на улице никого. Мальчик пробежал, да не подозвать – ни голоса, ни сил даже рукой махнуть.
