Утро началось как кошмарный сон. Я подскочил в кровати, оглушенный какофонией плача. Это был плач грудных детей, пронзительный, надрывный, вселяющий необъяснимый ужас. 5:30 утра. В мой единственный выходной. Почему именно сегодня? Крики доносились отовсюду. Из окон соседних квартир, из-под дверей, даже, казалось, из щелей между этажами. Наш старый четырехэтажный дом, построенный еще в прошлом веке, был полон трещин и щелей, через которые, видимо, и просачивался этот жуткий хор. С трудом выбравшись из-под одеяла, я поплелся к окну. Двор был пуст. Только детская площадка, и на ней – ряд колясок. Колясок, полных плачущих младенцев.
Стоп. Где родители? Кто посмел оставить их одних? Возмущение смешалось с нарастающей тревогой. Что-то здесь было не так. Слишком не так. Я прислушался. Плач не стихал, а наоборот, становился громче, истеричнее. И вдруг, сквозь этот хор, пробился новый звук. Громкое, утробное рычание, доносящееся откуда-то с верхних этажей. Рычание, от которого по спине пробежал холодок. Сердце бешено заколотилось. Я отдернул занавеску и выглянул на улицу. Ничего. Только коляски, и в них – плачущие дети. Но теперь я заметил еще кое-что. Коляски покачивались. Не от ветра. Они покачивались в каком-то странном, неритмичном танце, словно их толкала невидимая сила.
Рычание повторилось, теперь еще ближе. Оно было настолько мощным, что, казалось, вибрируют стекла в окнах. Я отступил от окна, чувствуя, как по телу разливается ледяной пот. Что происходит? В голове промелькнула мысль о галлюцинациях, о переутомлении. Но плач детей был слишком реальным, слишком оглушительным. И рычание… Оно звучало как что-то первобытное, звериное, что-то, что не должно существовать в современном мире. Я медленно повернулся к двери. Нужно было что-то делать. Нельзя просто стоять и слушать этот кошмар. Но что? Куда идти? Вдруг, плач стих. Наступила зловещая тишина. Только рычание, теперь совсем рядом, за стеной, заставляло кровь стынуть в жилах. Я замер, боясь пошевелиться. Рычание перешло в хриплый шепот, слова которого я не мог разобрать. Но в этом шепоте чувствовалась такая злоба, такая ненависть, что я невольно вздрогнул. И тут, я услышал, как что-то скребется в дверь. Медленно, методично, словно кто-то пытается процарапать себе путь внутрь. Я затаил дыхание, прижавшись спиной к стене. Что бы это ни было, оно приближалось. И я знал, что это утро станет для меня не просто жутким. Оно может стать последним. Скрежет становился все громче, все настойчивее. Я чувствовал, как дрожат мои руки, как пересыхает во рту. В голове билась только одна мысль: "Не открывать! Ни в коем случае не открывать!" Я попытался вспомнить, заперта ли дверь на замок. В панике я не мог вспомнить ничего. Медленно, стараясь не шуметь, я потянулся к выключателю. Щелчок. Тусклый свет лампочки осветил мою маленькую комнату.
