Здоровенный чёрный кот сидел в позе низкого старта на свежей майской травке газона в излучине двух тропинок – одна к школе, другая в обход – и, не мигая, смотрел на Нюту злыми карими глазами. На лево пойдёшь, на право пойдёшь – без разницы, от меня не уйдёшь. Одно ухо у кота было оборвано, что не удивительно при его роде деятельности – накликать беду на прохожих. А ведь, кажется, куда уж больше! В школе сегодня занятия отменены, там в актовом зале на первом этаже выставлен гроб с телом Виталика Шурыгина. Несчастный случай, упал с крыши. В зале идёт прощание.
Нюта приостановилась, малодушно надеясь, что кто-нибудь её обгонит. Но кот всё понял и не спеша двинулся ей на встречу – нетушки, неси свою беду сама.
Входные двери школы были распахнуты, на широком крыльце стояли люди, некоторые уже недоумённо поглядывали на замершую на месте Нюту. Подруга Света помахала ей рукой, поторапливая – приветливо, и в то же время грустно в соответствии с печальным событием– умеют же некоторые.
Была – не была! Стараясь скрыть от окружающих своё дремучее суеверие, Нюта быстренько сплюнула три раза через левое плечо – плюнь три раза, не моя зараза – и как можно быстрее двинулась вперёд. Но зловредный кот почти подкосил её в стремительном рывке…
На полу фойе школы лежали ветки ёлок, но пахли они не Новым годом, а чем-то тревожным, даже страшным – похоронами. В зале над обитым красном ситцем гробом Шурыгина, пристроенного на три табуретки, произносила прощальное слово пионервожатая Серафима. Около гроба стоял выпускной 10а класс, который уже вышел из пионерского возраста, но продолжал опекаться той же Серафимой, теперь уже через комсомол. Это она собрала в зале почти весь класс. Не было только Загорской, понятное дело – все знали, что та панически боится похорон, пожалуй, ещё грохнулась бы здесь в обморок. А ещё не было Никиты Белова. – как ему удалось увернуться от настойчивой пионервожатой, неизвестно. Все старались с Серафимой не связываться, девушка она обидчивая, а характеристики в институт писала именно она.
Виталик Шурыгин с увеличенной фотографии на тумбочке ухмылялся, сводя на нет дифирамбы Серафимы.
Здесь же стояли родственники и учителя. Директриса в чёрном платье обнимала за плечи мать Шурыгина, они были подругами, поэтому она и устроила такую пышную панихиду в школе. Когда в прошлом году умер трудовик, прощались с ним около его дома и учеников не звали, хотя он проработал в школе двадцать пять лет. Рядом два довольно потрёпанных мужика с – как любят говорить у них в классе – лицами, не обезображенными интеллектом. Отчим с братом, успевшие с утра «поправиться после вчерашнего».
