Всегда была глупой сестрица Фйола. Старшей, но глупой.
С имени начиная, нашими родителями данного, почившими в бесконечной мерзлоте, заканчивая характером мягким и нежным, с которым на севере жить пытка одна. Испытание вечное прочности несуществующей.
Быстро слишком найдут такую особу, нежную и мягкую. Разорвут. Ветер колкий справится, хищника с клыками острыми, когтями точёными ждать не понадобится даже.
Дуновение, и облака цветов таких ласковых и послушных не существует больше.
– Эйстейнн, – зовёт Фйола меня, укутанная, как цветку в зиме подобает: в меха зверей диких.
Накидка волчья у неё новая. От Ари, человека смурного, жестокого. Такой цветок в мерзлоте и не заметит, даже если каплей крови на снегу тот сиять будет.
– К заливу опять ходил?
Снег безмолвный сопротивляется шагам моим, а думы мои о сестре только.
Добрая слишком, невинная, оттого безрассудная, кидается всем помочь, о себе позабыв.
– Эйстейнн, кому говорю! – Мимо прохожу, а сестрица хватает тяпкой.
Рукой не называть её маленькую ручку, обёрнутую в шерсть.
– Что случилось?
– Зачем с Ари связалась? Он плохой человек.
– Он хороший охотник.
– И только – убивать может, а так нельзя.
– Эйстейнн, – сестрица в третий раз повторяет, – нам жить надо, а ты в горы не пойдёшь, в поля не выходишь, нога твоя… – Фйона напоминает только: «Помнишь?» Но дальше, как человек внимающий, не лезет. Знает, что будет больно. И ей, и мне. – В море не идёшь… Ари помочь нам может.
– Лучше я сам в море пойду, согласен всю жизнь рыбой, как медведь, питаться.
Сестрица имени моего не говорит, вздыхает только потерянно и мёртво. Глаза у неё такие же, как у меня: бледные, водянистые, но тёплые. Знаю я, что сделает она, и потому не противлюсь. На шажок ко мне подходит, на один ещё, за плечо обнимает, как лепесточек, и лицом красным, разбитым прижимается.
– Прости, Эйстейнн.
Но некого тут прощать – никто не виновен.
Фйола каждый день к Ари ходит – он о встречах мимолётных просит, о поцелуях, что следами долгими кожу сестрицы пленяют, о плоти, что лишь его будет в бесконечных, тёмных днях, о душе, которая останется с ним навечно.
В сестрице вещь он видит, которую использовать может.
– Не ходи к нему, – говорю я каждый раз.
– Надо, Эйстрейнн, – шепчет Фйола мне и закрывает за собой дверь.
