Пролог
Он открыл глаза. Вдалеке уже вновь слышались глухие звуки авиаударов. «Мир без войны… Какой он? Я и не помню уже. Неужели когда-то я просыпался от чуть слышных шагов жены по избе и запаха свежеиспечённого хлеба? Да, было… Только очень давно… И от семьи уже два месяца нет вестей».
Он встал и, одеваясь, пытался вспомнить строки стихотворения, услышанного вчера вечером на полевом концерте, но не мог, только название – «Мир без войны». Зато он детально помнил жену. Цвет глаз, форма губ, волосы. Её красивые длинные волосы с золотистым отливом. Помнил, как вечерами она долго-долго их расчёсывала, а потом сплетала в косу перед сном.
Одевшись, он вышел на улицу. На востоке занималась заря, было холодно и туманно. Он прошёл по свежевыкопанной траншее до первого блиндажа. Он знал – Крайнов уже там. Все знали, что семья Крайнова на оккупированной территории, и связь с ними он потерял полгода назад.
– Уже бомбят?
– Бомбят, сволочи, – глубоко затянувшись, ответил Крайнов.
Он сел рядом и тоже закурил. «Как они там? Витя и Рая уже совсем большие – помогают ей. Вот только Валечка меня, наверное, совсем не помнит уже, а Шуру я и вовсе не видел – он родился в декабре». Его мысли прервал запыхавшийся сержант Кузнеченко, уже немолодой, но крепкий крестьянин.
– Что, мужички, ждёте? Близко слыхать?
– Слыхать-то, слыхать. Только не долетят до нас сегодня – уж больно день хорош для смерти, – усмехнулся Крайнов, откинувшись на сырую землю и заложив руки за голову, – Подождём ещё.
– Типун тебе на язык, Крайнов. Упаси Бог, – перекрестился Кузнеченко, садясь рядом.
Солнце уже совсем встало. Все молчали – каждый думал о своём: о доме, семье, жене, детях, о такой желанной и такой далёкой, а для кого-то и несбыточной встрече с родными. Сквозь тяжёлый утренний воздух послышались звуки приближающихся самолётов с тыла. Там и здесь посыпались крики «Ложись!», «В укрытие!», а он только успел закрыть голову руками, и в ней промелькнула единственная важная для него мысль: «Анна».
В живых осталось семеро – его среди них не было.
Средь океана траурных косынок,
казалась мне моя черней других.
Она открыла глаза. Скрипнув панциркой, она потянулась к окну, чуть слышно охнув от боли в мышцах после вчерашней косьбы, и приоткрыла расшитые задергушки – на востоке занималась заря. «Время утренней дойки, пора». Она тихо встала, дети спали. Неслышными шагами кошки она прошла в чулан и прикоснулась к чугуну с постными щами: «Ещё теплые. Наедятся». И также неслышно выскользнула в сени. Услышав её шаги, корова замычала.
