Талия проснулась от настойчивого чириканья воробьев, но продолжала лежать в постели. На стене, куда сейчас был обращен ее взгляд, солнце проецировало еще одно окно. Тени птиц, что скакали по ветвям, которые она приказала закрепить на наружной стене, помогали отвлечься.
Третий этаж башни, из которой были видны только облака, теперь стал живым.
Больше двух месяцев она жила в замке Норстарм, но ниже второго этажа ее башни, где располагалась молельная комната, спускаться было запрещено ровно до того момента, когда ее беременность станет явной для всех. То есть, никогда. Потому что хозяин замка – теперь ее муж, похоронил уже две леди Норстарм. Естественно, все понимали, что их смерти неслучайны, но говорить об этом не решались.
Лорд Норстарм не мог иметь детей, и в этом Талия была полностью уверена, потому что нянька перед их свадьбой рассказала девушке о священном браке и его таинстве, а также просветила юную дочь лорда Керни, как следует лечь, чтобы первенец был мальчиком. То, что Норстарм считал этим самым таинством, им не являлось ни пред Двоими, ни пред понимающими людьми.
Если в первый месяц она надеялась, что лорд своими странными движениями просто пытается наладить между ними контакт, то теперь понимала, что иначе он просто не сможет закончить свой грязный ритуал, а значит, и детей у него не будет. Когда она решила очень аккуратно донести до лорда, что стоит попробовать иначе, он избил ее так, что она не могла встать пару недель.
Прошлой ночью он пришел пьяный и злой, заставил раздеть его и принялся, как всегда, тереться о ее тело. Так плешивая собака терлась о коновязь у дорожного дома, в котором они остановились по дороге в его замок. Дождавшись, когда он заснет, она с отвращением столкнула его на пол, набрала ковш воды, встала над лордом и полила на себя с головы. Потом еще один ковш и еще один. Хотелось помыться так, чтобы его запах полностью испарился с ее тела, волос, из этой комнаты.
Лорд несвязно чертыхнулся во сне и продолжил храпеть. Редкая рыжая борода, кожа щек, настолько испещренная шрамами от мелких язв, что кажется, о его лицо тушили угли. Рубаха задралась, оголяя тощие и кривые ноги. Хорошо, что глаза его были закрыты. Самым страшным в нем были именно глаза: они меняли цвет от серого до будто разбавленного молоком голубого, и если его лицо было обращено к свету, глаза были белыми, как у мертвой рыбы. В такие моменты Талии казалось, что он мертвец, восставший для того, чтобы наказать эти земли, как мертвец Йона из сказок няни.
