Колесо угодило в выбоину, взметнув
фонтанчик яростных брызг. Я даже понять ничего не успела, когда
содержимое единственной в округе лужи хлынуло на меня, окатив с
головы до ног. Мобиль пролетел с такой скоростью, что следом за ним
чуть не улетела шляпка, державшаяся на честном слове, то есть на
собственноручно сооруженной впопыхах прическе. Проходившая мимо
женщина с корзиной сочувственно на меня покосилась, а я отошла в
сторону, чтобы оценить масштаб катастрофы.
Масштаб оказался… масштабным.
Пальто было испорчено безнадежно:
грязные брызги намертво впитались в кремовый фетр. Несмотря на
стремительный прогресс, улицы Лигенбурга даже в центре с очень
большой натяжкой можно назвать чистыми. И дело даже не в том, что
дым с промышленных окраин оседает везде, куда доберется. После
изобретения мобилей пыли стало в десятки раз больше, а наши дороги…
ну, не сказать, чтобы для них приспособлены.
Я стянула перчатку и потерла
крохотное пятнышко на запястье, которое тут же стало еще больше.
Случись такое в любой другой день, мне было бы все равно, но
сегодня… Хотя в любой другой день со мной такое вряд ли могло бы
случиться. Это пальто я купила на последние сбережения для встречи
с директором музея искусств, мистером Ваттингом. Встречи, от
которой зависела вся моя дальнейшая жизнь.
Ладно, пусть даже пальто погибло, но
встреча еще нет.
В моих, и только в моих силах сделать
все, чтобы ему понравилась моя картина.
Я решительно поправила на плече тубу
с холстом и сквозь людской поток зашагала к площади Витэйра, сразу
за которой располагался музей искусств. Огромное трехэтажное
здание, с окнами в мой рост, занимавшее целый квартал. Раньше здесь
была городская резиденция графа Аддингтона, участника заговора
против короны, но после его гибели особняк отошел государству, как
и все его земли. Ее величество Брианна распорядилась перевести в
особняк лигенбурский музей искусств, поэтому теперь здесь проходили
все самые известные выставки. Несколько раз мы посещали их с леди
Ребеккой, женщиной, которая заменила мне мать. Тогда я и подумать
не могла, что однажды смогу здесь выставляться.
Чем ближе я подходила, тем сильнее
колотилось сердце, но у дверей музея меня ожидал сюрприз.
«Выходной», — гласила надпись на
табличке, возвышающейся на бронзовой ножке.
