– Паша, мы тебе не мешаем?
– Нисколько, – Павел совершенно спокойно
расстёгивает рубашку, затем снимает ремень на брюках. Я отворачиваюсь, пока
краска стыда не залила лицо. Впервые в жизни вижу такого, как он. А Толик
поясняет:
– Паша может и догола раздеться. Его ничто
не смущает.
А вот к этому я совершенно не готова.
Поэтому хватаюсь за стакан, как за спасательный круг. Остальные воспринимают
моё действие как призыв.
– Меня подождите, – говорит Павел. –
Шампанское кто принёс?
– Кстати, Паша, а что за повод? Ты нам так
и не сказал, – вспомнил Юра.
– Повышение по службе, – Павел подошел к
столу, достал единственный свободный табурет и поставил его рядом со мной,
потеснив тем самым Толика. – Админ увольняется. На его место хотят поставить
меня.
– О! – воскликнул Юра. – Это большое
событие! Пахан, ты просто молодец! Расскажи, как тебе это удалось?
Павел взял в руку стакан. Осушил его одним
махом. Разве можно так пить шампанское? Потом достал сигарету и закурил. Не
люблю запах табака. Я отодвинулась немного, насколько позволяло мне
пространство. Он бросил на меня беглый взгляд и тут же переключился на Юру.
Кажется, я для него не более чем пустое место. И, пожалуй, это к лучшему.
– Я в этом клубе работаю уже два года, –
начал Павел. – Начинал, если ты помнишь, – он обращался именно к Юрке, –
простым подметалой. Потому что на нормальную должность не брали. Кроме того,
меня отчислили тогда из универа, и вопрос о продолжении обучения висел в
воздухе. За два года многое изменилось.
– Только не у тебя в голове, – Юра был
откровенен с ним, как никто. Вряд ли кому-то другому Павел позволил бы так с
собой разговаривать. Но к Юрке у него было особое отношение. Юрка, вообще, всем
нравился.
Павел неожиданно усмехнулся.
– Друг, можешь не переживать за меня. Всё
в порядке. Я знаю, что мне нужно делать.
И он точно знал. Один выпил почти всю
бутылку шампанского, а потом потянулся за второй. Я с опаской поглядывала на него,
памятуя, каким он бывает агрессивным. Его голос звучал всё громче, движения
становились более резкими, порывистыми. Он постоянно сквернословил и не
стеснялся, похоже, никого и ничего. Я ловила себя на мысли, что побаиваюсь его.
Его движения, порой совсем не контролируемые, вызывали опасение, что он может
зацепить кого-нибудь и вряд ли потом попросит извинений. А ближе всех к нему
сидела я. И даже присутствие Евгения меня не успокаивало. Когда Павел совсем
разошёлся, вступив в спор с Толиком (а делать это ему, явно, нравилось, судя по
лихорадочному блеску в глазах), я поняла, что мне пора ретироваться. Встала со
стула и только собралась со всеми попрощаться, как услышала громовой голос
Павла: