— Злата! — еле слышно прошипела над ухом мама. —
Что за вид, дочка? Ничего поскромнее не нашлось? Неприлично! Ты уже взрослая
девочка, — сказала она и стрельнула взглядом в сторону Огановских,
безмолвно крича: «Здесь же Виталий!»
— Другие купальники в стирке, мамуль! — невинно
пролепетала я и чмокнула её в щёку.
«В том-то всё и дело, что Виталий здесь!» —
добавила я про себя, пряча бесстыжие глаза за зеркальной гладью солнцезащитных
очков.
И как же днём мама была не права! Знала бы она о
моих истинных желаниях и мечтах... Но в эти тайны я никого не посвящала. Даже
самая близкая подруга Эмбер была лишена такой привилегии.
Чувства к нему я прятала за семью печатями.
Глубоко в сердце. Там он был только моим. Мой секрет, моё наваждение...
Неспешно спустившись по кормовому трапу, я изящно
изогнулась и соскользнула в воду, почти не образовав брызг. Перекатилась на
спину и поплыла.
— Дочка, давай только недалеко! — сквозь толщу воды проник беспокойный голос
мамы.
Конечно, недалеко. Если честно, плавать не особо-то и хотелось. Я полезла в
воду только в надежде на то, что Виталий тоже присоединится. Знала, что он
большой любитель как спорта в общем, так и плавания в отдельности. Если быть
точнее, его страсть — серфинг, мотоциклы и всё, что с ними связано.
Подрейфовав минут пять, я, разочаровавшись увидеть компанию в лице Виталия,
забралась обратно на яхту.
Огановский сидел на прежнем месте и заботливо втирал солнцезащитный крем в
плечи Джессики.
Собрав в кучу остатки самообладания и гордости, я спустилась в свою каюту.
Сорвала с себя бикини, шмякнув тяжёлым, мокрым комом на светлый ковёр,
обессиленно опустилась возле кровати и зашлась в беззвучных рыданиях. Мочила
щёки и подбородок слезами, пока лицо не зачесалось от переизбытка соли.
Виталию до меня не было никакого дела! Он до сих пор видел во мне всё ту же
юную соседскую девчушку, которой помахал в тот первый день своего приезда в Bel
Air.
За это я его ненавидела! И любила... Сильно, страстно, безответно...
И надежд на взаимность у меня оставалось всё меньше и меньше...
Наревевшись вдоволь, я покорилась судьбе. Умылась и, надев первое
попавшееся под руку платье, поднялась наверх к ужину — пытать себя созерцанием
сцен любви и нежности четы Огановских.
Позже ночной сон терзал меня, душа жарой и
иссушая жаждой, а ещё туманными, едва уловимыми образами подобного мраморной статуе
мужчины. Недосягаемого и далёкого. Даже во сне.