Обхожу
семейное гнездо с торца и замечаю кое-что любопытное на парковочной территории.
Кое-кого, если точнее.
Такая цыпа к
дому подкатила… Мама дорогая! Каким ветром длинноногую блондиночку с
безупречной фигуркой занесло в наши угрюмые, серые дали ― загадка века. Среди
моих знакомых красавиц таких роскошных бедер не водится. Я бы запомнил. Я бы
приударил. Я бы заполучил.
Присвистнув, я
беззастенчиво разглядываю златовласку, вернее, пока что мой взор радует
исключительно подтянутый зад. Но я не жалуюсь. Напротив: залип. Конкретно.
Забыл, зачем возвращался в дом. Ах да. Нужно принять душ. Желательно ― в
компании обладательницы шикарной попки.
Отцовский
водитель выгружает из багажника чемодан и черную спортивную сумку.
Не понял.
Блондиночка
разворачивается, приспускает на кончик носа солнцезащитные очки и с опаской
оглядывает рублевский особняк.
Ташка?
Ибрагимова?
Мой кошмар.
Вернулась…
Я закрываю
глаза, делаю пару глубоких вдохов и неторопливо размыкаю веки в надежде, что
глюк, спровоцированный физическим переутомлением, растворится.
Ни черта.
Остервенело
трясу башкой, стараясь избавиться от проекции моего больного, когда-то
помешанного на Наташе Ибрагимовой сознания.
Да бля-я.
Вполне
реальная блондинка благодарно улыбается водителю и топчется у тачки, словно не
решается приблизиться к особняку.
Почти год
прошел, а внутри меня все сжимается, как будто никуда она не уезжала. Лишь
сейчас осознаю, с какой молниеносностью промчались десять месяцев с нашей
последней встречи.
Я испортил
Ташке выпускной вечер, сотворил его запоминающимся и худшим днем. Да и в целом испакостил ей нахождение в своем
доме.
Я ненавидел
ее, и это чувство было самым настоящим, самым искренним, которое я когда-либо к
кому-либо испытывал. Думал, что оно меня отпустило…
Тянусь рукой,
чтобы почесать затылок, забыв, что держу у бока мяч.
Ташка
вздрагивает, каким-то чудом услышав с внушительного расстояния звук отскока.
Приподняв плечи и прижав выпрямленные руки по швам, замирает в позе, как будто
ее исподтишка окатили из ведра арктической водичкой. Таращится на меня
округлившимися глазами, а я бы и рад продемонстрировать Таше фирменную кривую
ухмылку, от вида которой она дико бесилась, но обнаруживаю, что сам не в
состоянии пошевелить ни одной конечностью. Я ничего не чувствую ниже
одеревенелой шеи.