– Мисс Моллинэр! – настойчивее повторил женский голос. – Вы
слышите меня, мисс?
– Я слышу, – едва-едва шевельнула губами девочка.
– Прекрасно, – обрадовались на том конце переговорной трубы,
вновь присунувшейся к самому уху Молли. – Мисс Моллинэр, вы можете
изменить свою судьбу. Вы спросите, как?..
Голос явно ждал её вопроса, но Молли молчала. Возникла странная
пауза.
– Разумеется, чистосердечным раскаянием. – В голосе, вынужденно
заговорившем вновь, слышалось раздражение. – Чистосердечным
раскаянием и оказанием деятельной помощи следствию…
– У меня нет никакой магии, – негромко сказала Молли. Повела
затёкшими плечами и повторила в начищенный раструб, уже громче,
увереннее, злее: – У меня нет никакой магии! Отпустите меня! Я хочу
домой, к маме и папе!..
«Нет, – вдруг подумала она. – Я хочу не к ним. Вернее, не только
к ним. Я хочу… к нему. К Всеславу и к Волке. И к госпоже
Старшей тоже хочу; пусть бы она меня выпорола, пусть бы высекла,
посадила на хлеб и воду, только б с ней всё было в порядке и она бы
снова учила меня…»
Наворачивались слёзы. Горячие и злые, предвестники драки, а не
бессильных рыданий.
– Мы, конечно же, отпустим тебя[2] к маме и папе, – немедленно
посулил женский голос, сделавшись заметно мягче и даже
ласковее.
«Врёт, – зло подумала Молли. – Никуда они меня не отпустят.
Никогда и ни за что».
Она сама не знала, откуда взялись в ней эти злость и жёсткость.
И ещё решимость. Она не сдастся, она не уступит!..
– Мы отпустим тебя, но и ты должна нам помочь, – увещевала
незримая собеседница.
– Я… готова… – выдавила из себя Молли. – Только я не знаю, как…
а магии у меня никакой нет… можете проверить… всё равно ничего не
найдёте…
Переговорная труба отодвинулась. В ней раздавались приглушённые
голоса, но слов Молли уже не разбирала. Потом наверху, над головой,
что-то зашипело и заскрипело; прямо перед девочкой опускался
знакомый уже аппарат – одна из тех самых камер, перед которыми
Особый Департамент сажал проверяемых на наличие чародейских
способностей.
Объектив надменно уставился прямо в лицо Молли. Она подняла
взгляд. Что-то подсказывало, что корчить злобную гримасу не стоило;
не помешали бы сейчас разве что слёзы, но они, как назло,
скатываться отказались.
Внутри камеры что-то зажужжало, из отводного патрубка вырвалась
тонкая струйка пара.