– Никакой не сон! – с нелепыми в
данных обстоятельствах нотками радости воскликнул Фридрих. – Можешь
показаться? Совсем не видать. Если не больно…
– Я потихоньку… – зашуршала солома и
загремело железо, болезненно отдаваясь в ушах.
– Ближе. Тебя почти не видно. Дай
хотя бы руку подержать!
– Нельзя! – остановила девушка. – Мне
ни к кому не дозволено прикасаться. Считают, порчу могу
навести…
– Так и не снимали? – кивнул он на
колодку.
– Только при допросе и осмотре.
Платье-то иначе не стянуть. Резать пожалели, больно дорогое… Тогда
хоть руками пошевелить смогла. Боялась, отнялись. Потом снова
надели.
– Зачем?
– Чтобы не заколдовала стражников иль
кого ещё...
– Бред какой-то!.. Тебя кормят? Как
же ты ешь?
– Встаю на коленки и лакаю, как
собака. Научилась. Ещё снег с подоконника слизываю. Сегодня,
правда, растаял под солнцем. Нет. Пить тоже дают…
– Не простудилась? – поёжился Фридрих
от сквозняка. – Сильно мёрзнешь? Почти раздетая…
– Терпимо. Тут дымоход за стенкой. С
самого низа идёт. И сейчас тёплый. Днём возле греюсь, пытаясь
поспать. А ближе к вечеру и за полночь прямо жаром исходит. Да
слышно через щели оттуда… К этому невозможно привыкнуть, скорее с
ума сойдёшь!.. И уши не заткнуть! Тогда зябну, но терплю, в окно
смотрю, перед ним ступенька. Сверху город такой красивый, с белыми
крышами. Наверно, птицам земля видится ещё прекрасней, оттого люди
им завидуют.
Особенно, – подумалось, – которые с
силками и рогатками. А подрастут, начинают охоту на соплеменников,
кому мироздание не так отвратительно.
– И звёзды… Зимой они другие. Раньше
не замечала… В бабушкиной хибарке окошко, пузырём перетянутое,
совсем мутное и глядит на склон оврага. Всю жизнь делила угол с
кем-то, а тут отдельная комната.
Трудно с ходу найти объяснение: что
это – толика милосердия, или изощрённое издевательство. Чтобы
узникам сильней горевалось о погубленной жизни, видя с высоты её
привлекательную сторону.
– Обязательно вытащу тебя отсюда!
Слышишь? Послезавтра начнётся суд. Только ни в чём не
сознавайся!
– Мне, вроде, и не в чем… Так им и
сказала.
– На допросе? Тебя били?
– Не… Пригрозили пару раз для
острастки. И спрашивали-то не очень. Больше глазели да щупали
везде. Шутили, мол, ничего не успела узнать о радостях жизни, и
готовы это исправить… Простите! Вам, наверно, не стоило… –
спохватилась она, что открыла подробности, которые прилично
говорить даже не отцу с матерью, а лишь на исповеди. – К тому ж
обошлось…