А между тем душа повешенной никак не
желала расставаться с бренным телом, по которому, поднятому уже
высоко над землёй, всё ещё пробегали судороги. Зеваки сильнее
задирали головы, провожая его взглядом. Второе, давно покинутое
жизнью, интересовало их гораздо меньше. Только возле самого верха,
когда петля почти упёрлась в блок, ступни несчастной перестали
беспорядочно шевелиться и застыли, лишь легонько покачиваясь
маятником пред очами кровожадных созданий на парапете собора,
последними переключившихся с созерцания заката на угасание искорки,
ненадолго озарившей мир. И со звонницы ударил колокол, возвещая о
свершившемся правосудии.
*****
Судебное заседание, как и
объявлялось, проходило в большом зале городской ратуши. Среди
вертикалей, венчавших город, её башня наиболее импонировала
учителю, сочетая в себе богатство декора с общей соразмерностью,
устремлённость ввысь с устойчивостью. Простые геометрические формы
предпочитал изощрённому украшательству деталями, наделёнными
подтекстом, далёким от архитектуры. Но обращённые к восходу часы
виделись одной из немногих удачных попыток изобразить вечность: в
виде циферблата, бездонно-тёмного ближе к закату, когда лучи бьют с
обратной стороны, и небесно-синего до полудня – состоящую из
незаметно, но постоянно меняющихся неповторимых мгновений, по
волоску отображаемых прямой и строгой, как указка мудрого педагога,
стрелкой. Здание было моложе тюрьмы – даже смотреть в её сотрону не
хотелось! – и старше собора, чей шпиль по последней моде веретеном
ввинчивался в небеса, у основания окружённый не раз упомянутыми
химерами и горгульями, словно специально рассаженными туда не
пускать. Примерно на то же намекали лица святых, двойным строем
поддерживающих портал. Судя по их угрюмым выражениям, те б не
отказались уронить давящую тяжесть на голову первого пожаловавшего
грешника. Ратуша из троицы смотрелась единственно гостеприимной и
располагающей войти. Возможно, именно потому, что в обычные дни
оставалась открыта лишь избранным во всех смыслах слова. Но не
сегодня.
Внутри впечатление только усилилось.
Тусклый свет низкого зимнего солнца, проникая через витражные окна,
преображался, растекаясь по стенам и мозаичному полу яркими
цветными бликами. Ему вторили огоньки сотен, если не тысяч свечей в
огромных свисающих люстрах. Своды казались сомкнувшимися кронами
легендарных деревьев вечнозелёных лесов далёкого Юга, а резные
столпы – их могучими стволами. С ветвей нервюр из-за соцветий и
листьев выглядывали диковинные зверьки и птицы, яркие и пёстрые, но
сразу не очень-то приметные среди общей пестроты и яркости.
Оказывается, не только тень может служить укрытием. От кого они
прячутся? Или, наоборот, подстерегают?.. Этот вопрос выдернул из
благостного, мешающего сконцентрироваться, состояния. При
пристальном рассмотрении что-то хищное читалось в них, всего-то
вкушающих плоды и нектар. И сами растения, точно муть на дне,
всколыхнули воспоминания о сонном дыме, опутывающем и удушающем
подобно ядовитым лианам. Не их ли цветы украсили плафон?.. После
улицы внутри показалось жарковато, даже душно. Каково же будет,
когда сюда набьётся народ, заполнив все места на расставленных
креслах и скамейках или того хуже – в проходах?