– У меня нет дома, и мне некуда
идти.
– Понятно. Что там у нас за
бродяжничество? – снова зашуршали страницы. – Ага, почти всё то же,
что и за мелкую кражу при снисхождении суда. Приговор выносится на
месте, основанием является неприемлемый внешний вид и отсутствие
постоянного жилья. Следствия, допроса очевидцев, публичных слушаний
и тюремного заключения не требуется – с местами туговато, да и для
тяжёлого труда ты не годишься, даже расходы на содержание не
покроются. К чему лишняя волокита. Остальное получишь сегодня же, и
чтобы впредь тебя здесь не видели, – судья нацарапал несколько
строчек на небольшом листке с вензелями и, свернув его в трубочку,
сунул ей в руку. – Отдашь господину, к которому тебя отведут. Там
разберутся, что делать. Не первой будешь. Хотя теперь с вами
полегче стало. И всё равно берётесь непонятно откуда! Отвлекаете от
более насущного! Охранник! Забери с глаз долой! И пусть нынче же
покинет пределы, в которых забота о порядке взвалена на мою
многострадальную шею.
– Не спи! Замёрзнешь…
Мая нехотя подняла заиндевелые
ресницы. Зачем этот зловредный господин разбудил её? Погружаясь всё
глубже в воспоминания, она вдруг обнаружила, что в её безрадостной
жизни случались и солнечные летние дни, в которые можно было без
устали носиться по мягкой траве, и вечера за ужином возле костра,
когда вместо бесконечных упрёков удавалось услышать какую-нибудь
увлекательную историю. Он же, вернув её к реальности, напомнил:
никогда этого не будет. Только боль, не идущая ни в какое сравнение
с прежними родительскими трёпками. Да тьма и холод. Без надежды
хотя бы на крошечный кусочек тепла, способный вдохнуть жизнь в
замерзающее тело, и на участие, готовое отогреть покалеченную
душу.
Встречный ветер поутих, но теперь
снег падал сквозь решётчатую крышу прямо на них, делая грязные
лохмотья похожими на саваны.
– А вы чего здесь? – спросила
девочка. В её представлении сосед скорее походил на нищего, чем на
опасного преступника. Ничего общего с лесными разбойниками, с
которыми имела несчастье познакомиться. Но пугал ещё больше. Те –
просто жестокие люди, в которых не осталось капли человеческого. А
в нём было что-то необъяснимое. Одновременно жалкое и жуткое,
заставляющее невольно отодвигаться, вжимаясь окоченелой,
исхлёстанной спиной в прутья клетки.