Роса была холодной. Руки Королевы - обжигающе горячи.
- Люби меня, - прошептала она.
И Уилл любил её. Самозабвенно, безрассудно, как мальчишка.
Целовал губы, сладкие, словно колдовское вино, обнимал её, то
податливую, как горячий воск, то неуступчивую, то ненасытно-жадную.
И он был с ней таким, как хотела она - влюбленным мальчишкой,
робким и стыдящимся собственной робости, безумцем, теряющим в её
руках свое имя, настойчивым, нежным, задыхающимся от желания,
большего, чем может вместить человек, безудержным, как лесной
пожар, и они оба горели в этом пожаре.
Позже, много позже, измученный последним почти болезненным
наслаждением, Уилл лежал на спине, на измятой мокрой траве, а над
ним медленно тек жемчужный туман. В тумане кружились яблоневые
лепестки. Сида устроила голову у него на груди, прядь её
растрепавшихся волос щекотала шею.
- Я бы хотел хоть раз назвать тебе по имени, - неожиданно сказал
он.
- У этого твоего желания может оказаться высокая цена, - тонкие
пальцы женщины пробежались по его щеке.
- По эту сторону Границы у всего есть цена, - Керринджер
хмыкнул.
- Верно, - она рассмеялась. - И у моей любви тоже. Даже такой
краткой, как это утро.
- Я знаю, - Уилл поймал её руку, поцеловал раскрытую ладонь.
Она приподнялась, нависла над ним, окутанная золотом собственных
волос. Королева Холмов улыбнулась Керринджеру, но глаза её были
смертельно серьёзны:
- Ты ничего не знаешь, Лиам из Каэр-Рин. Даже один мой поцелуй
изменил тебе сильнее, чем все те женщины, с которыми ты ложился
прежде. Но не потому что такова моя злая воля. Такова моя суть.
- Я знаю, - мягко сказал Уилл. Приподнялся на локтях, поцеловал
её в плечо. - Я знаю.
И в этот миг он на самом деле знал. Может быть, даже больше, чем
она. Керринджеру даже показалось на несколько ударов сердца, что
это утро Белтайна было предопределено еще тогда, много лет назад,
когда он попросил у Королевы Холмов свою судьбу. Потом он мотнул
головой, отгоняя эти мороки, и поцеловал медовые губы.
- Сколько у нас времени? - выдохнул он в какой-то момент, когда
нашел в себе силы отстраниться.
- Достаточно, - сида рассмеялась. Она прижалась к нему,
прошептала едва слышно: - Ниалвет. Мое имя Ниалвет.
Ее имя отозвалось у Керринджера в ушах далёким звоном
колокольчиков, и лязгом стали о сталь, и грохотом весенней грозы, и
тихим шёпотом ручьев, текущих с холмов в долину. Уилл повторил едва
слышно: