С тихим стоном тюремщик опустился на колени, не особо заботясь о
том, что его лоб встретится с холодным каменным полом.
— Господин! — взмолился он. — Мне осталось полгода до конца
срока службы. Не губите!
— Встань, — уставшим голосом сказал глава тайной службы. — Я
оставлю тебя на месте. Я сегодня великодушен.
Тюремщик, поняв, что его сегодня никто на плаху не потащит,
встал, отерев кровь с разбитого лба.
— Будь на твоей глупой голове шлем, как того требует устав, то
твой лоб остался бы цел. Происшествия?
— Сегодня ночью умер один узник, — торопливо ответил тюремщик и
добавил: — Сам умер.
— Кто?
— Туст, кузнец.
— Вот как? Хм… Хорошо. Ты предпринял что-нибудь?
— Никак нет!
— Ты видел, что умер узник, и даже не открыл дверь, чтобы
убедиться?
Тюремщик вновь сник и мысленно поклялся больше никогда не
пользоваться тайными глазками в дверях камер, чтобы
подсматривать.
— Можешь остаться, я сам схожу. А поваренку скажи: еще раз
притащит недоваренную снедь – и сам будет ее жрать до
посинения.
Старый тюремщик, суетливо поклонившись, попятился, не переставая
приговаривать:
— Спасибо, господин Арчи. Спасибо. Я ему скажу, я ему так скажу,
что он в штаны наложит.
Самый влиятельный человек Затарии не слышал причитаний
несчастного, он шел по коридору туда, где ночью умер
Туст-кузнец.
*****
Кайс встряхнул ладонью, сбрасывая на топчан Туста карту, словно
та обожгла его.
—Туст, — не веря в то, что произошло, позвал Кайс. —Туст, ты
чего? Поднимайся.
Туст не ответил. Его тело, еще минуту назад живое и
разговорчивое, теперь застыло посреди камеры, уткнувшись
подбородком в едва заметную ложбинку, промытую неутомимым ручьем в
камне. Веселая струйка продолжала свой бег несмотря на преграду,
попросту обходя ее с двух сторон. Убитый тюрьмой ею же и омыт. То,
что должно делать в подобных случаях детям и внукам умершего,
сделано ручейком, пробившимся с воли. Последние слова должны быть
смыты с губ, как только человек перестал дышать. То, что скажет он
Богам, не должно смешаться с тем, что сказано до этого людям.
— Ох, Туст, — опустившись на колени перед мертвым, прошептал
Кайс. — Что же ты…
Он перевернул старика и в который раз за ночь отправился к
бочке, прихватив с топчана миску. Вернувшись обратно, завершил
омовение и перетащил тело, устроив его на не струганных досках.
Уложив Туста, как того требует обычай, Кайс положил ему под
скрещенные руки карту, не желая принимать такой подарок. Пусть она
останется с ним.