на книги, спектакли, фильмы, развлекательные зрелища.
Интерес к эстетике и искусству был подготовлен и подогрет самим ходом развития страны, испытывающей духовный голод после жестоких военных лет и лихорадочных темпов послевоенного строительства. Вот и я в одной из статей того времени всерьез и по делу взялся объяснять марксистское толкование коммунизма как общества, в котором должна проявиться вся полнота человеческой сущности. Ссылался на Маркса, который отвергал приписываемую ему утопию, несбыточную цель – каждого сделать Рафаэлем. Нет, писал в ответ основоположник научного социализма, коммунисты не ставят перед собой несбыточную цель каждого сделать Рафаэлем, но действительно хотят создать такие общественные условия, при которых каждый, в ком сидит Рафаэль, мог бы им стать. В соответствии со своими прокоммунистическими взглядами я отстаивал идею активного участия общества и искусства в формировании личности нового типа – человека, способного возвыситься до самого себя, как определит один из литературных героев того времени. Это произойдет и будет, если эпицентром самого искусства станет реальный человек с его непростой судьбой, а не «всё, что угодно и попало под руку», и сам человек с его окружением будут равнодушны к тому, что с каждым из них происходит.
Помню, как понравился мне тогда тезис, что эстетика, наконец-то, вышла за рамки привычных общеметодологических рекомендаций, пожеланий и заключений, вспомнив старый классический принцип конкретности истины. И вопреки модным лакировочным установкам обратилась к реальным жизненным обстоятельствам и потребностям людей, не упуская из виду и столь же резонное предостережение насчет зависимости конкретных вопросов от ясного понимания и практического разрешения «общих вопросов», которые эстетика и искусство каждой эпохи вынуждена вспоминать, помнить и решать по-новому. Начиная, скажем, со старой-престарой темы – что такое искусство, пытаясь осознать, каким оно теперь стало и есть, не уходя от ответа на самые острые вопросы и проблемы.
Это очень важно – определиться в том, что мы считаем искусством. Если оно в вашем понимании есть всего лишь некая образная форма воплощения любого жизненного факта и события, то такого (этакого) искусства всегда вокруг и около достаточно много. Того, что принято называть стихами, романом, спектаклем, фильмом, живописной картиной и т. д. А можно на тот же вопрос получить совсем другой ответ, если в качестве критерия ответа на тот же самый вопрос взять иное понимание, менее «формальное», и более содержательное понимания искусства. Правда, при этом нас могут остановить и задать такой каверзный вопрос: а что имел в виду Пушкин, когда говорил, что «цель поэзии – поэзия»? Явно не одно лишь умение «слагать стихи», а то, что он назвал