глаголом». Короче, если бы реципиенты и аналитики осознали и признали, что искусства как такового не так уж и много, они бы скорее научились видеть и различать
искусство от
не-искусства. В качестве критерия оценки присутствия искусства в том или ином явлении или предмете выступило бы не «нравится» или «не нравится», а наличие или отсутствие в нем именно
художественного содержания и формы. Мы же сплошь и рядом игнорируем этот критерий, предпочитая отсутствие или явный недостаток искусства считать всего лишь досадным просчетом или недоработкой автора, называя его творение «серым», «скучным», «плохим», «неталантливым» и т. д. Так, путая «божий дар с яичницей», наносим серьезный ущерб и самому искусству, и его потребителю.
Истина прописная, но почему-то упорно игнорируемая и общественным мнением, и самими художниками. Одну причину появления и настырного навязывания не-искусства можно назвать сразу, без особых пояснений, просто в силу её очевидности. Это – нужды идеологии, давно уже ставшей «цепным псом» искусства, с которым «бедняге», хочешь не хочешь, приходится считаться, с того самого момента, когда выяснилось, что искусством можно не только любоваться и наслаждаться, его можно и использовать в каких-то и чьих-то интересах и целях. Говорю об этом сейчас, полвека спустя, а тогда, когда писал свою кандидатскую диссертацию и читал лекции по эстетике будущим школьным педагогам, пытался как-то обойти этот весьма «скользкий» момент, пытаясь оправдать присутствие и участие идеологии личностным началом искусства. Поясню. Во-первых, прав был Э.В. Ильенков, советуя не уподобляться теоретикам «чистого искусства» и не искать специфику искусства в чем-то таком, что присуще лишь самому искусству и что за его пределами теряет всякий смысл. Суть ведь не в том, чтобы определить, какой способ освоения реальности лучше, каждый из них полезен и нужен, имеет преимущества, данные ему «от природы». Но остается фактом то, что ни одна область творческой деятельности человека не может соперничать с искусством в полноте и своеобразии отражения и воспроизводства богатства человеческих ощущений и восприятий, мотивов и действий, самовыражения тайн его сердца, разума и души. Алексей Толстой точно схватит и определит это всемогущество искусства в передаче вселенной человеческого Духа: «Искусство – опыт личной жизни, рассказанный в образах и ощущениях, – личный опыт, претендующий стать обобщением».