И если от нечисти они еще худо-бедно могли отбиться, то
что мог монах сказать тигру или стае голодных волков? Ну не
выживали у нас в лесу одиночки, тем более фанатики. Идеальные
представления пошли вразрез с реальной жизнью, и жизнь, как
водится, победила с разгромным счётом. Уцелевших на островах
упрямцев быстренько выловили и распределили по глухим монастырям, и
на этом всё успокоилось.
Рядом с нашим хутором, на острове в лесном озере,
сохранилась землянка такого отшельника, больше похожая на грязную
берлогу. Дед говорил, что приходилось долго кормить его, паразита,
пока однажды он не пришёл и не увидел, что тот сам пошёл кому-то на
корм. Дед лишь сплюнул с облегчением, потому что отшельник огорода
не держал и не собирался, рассчитывая кормиться с восхищённой
паствы, но не срослось, никому он не был нужен. Дед захоронил
обглоданные кости по всем правилам, а мы с Игорем иногда бегали
туда по зиме, когда вся нечисть и медведи дрыхли, чтобы показать
друг другу свою смелость.
— Ты знаешь, чадо, — прервал наше молчание отец Савва, в
великом стеснении собравшись мне в чём-то похвастаться. Я слышал
его эмоции, и поэтому здорово удивился, но вида не показал, чтобы
не сбивать человека.
— Я ведь раньше совсем сил не имел, — в великом облегчении
начал признаваться мне он. — Слаба была вера моя, как видно.
Поэтому сюда и законопатили. Женат был, опять же. Здесь меня бесы
одолевали спервоначалу здорово, гордыня особенно. Да и люди
смотрели косо, чувствовали они моё к ним отношение. Но вот прошло
пять, десять, двадцать лет, и стало мне здесь хорошо, и другой
судьбы я себе не желаю. А на днях, когда я духом возмутился и решил
пойти супротив, по совести, приключилось что-то. Лежу я, значит,
себе в темноте, горюю и терзаюсь. А потом встал впотьмах выйти до
ветру, и понимаю, что вижу, в темноте-то! Я в испуге знамение
совершил, а след его вдруг явился на мне да и светится! Вот тут-то
я всё и понял! И так мне стало хорошо, что упал я на колени да
возблагодарил господа, который повёл меня по верному пути! И не
потребовалось ему проводить меня через мучения великие или
испытания, лишь двадцать лет вынужденно безгрешной жизни среди
хороших людей наставили меня!
— Ух ты,— воти все, что я смог
сказать по этому поводу, но отец Савва не обиделся. Он размашисто
наложил на себя знак Единого, который действительно оставил на нем
едва светящийся след, и улыбнулся мне.