Круг домовых одобрительно запищал, проникнувшись речью
нашего охламона. У нескольких молоденькихнечистиковмечтательно закатились глаза, а
некоторые особо деятельные тут же затеяли хоровод вокруг
ящика.
— Ну, это ты, положим, загнул, — совсем негромко хмыкнул
довольный Нилыч, но все домовые его услышали и тревожно заткнулись.
— У гномьей саламандры Василисы княжеский орден есть, я точно знаю,
и у других тож, слышал о таком. За подвиги боевые, когда нежить на
Черном Болоте гоняли и прочее, по совокупности. Честь ей оказали со
всем уважением, было дело.
— Ты не путай, — легко парировалМикешка. — Кто она и кто мы. Саламандрам медалей
не жалко, они на особом счету, а вот есть ли княжьи награды у тех
же банников да овинников? Я даже больше скажу, у тех домовых, что
по дружинным казармам и складам живут, и у тех такого не бывало!
Только у нас, у лётных, потому что мы молодцы! И пусть теперь
только кто из них попробует нос задрать, как раньше, вот мы им
ужо!
Круг снова восторженно зашумел, а особо воодушевившиеся
поскакали с мест, воинственно размахивая кулачками.
— И все равно толком не сказали, за что медаль-то, почему
это ему честь такая выпала! ВотВарфоломеюш... — снова испортил всеобщее
ликование писклявый оппозиционер, но тут же заткнулся, потому что
взбешенныйНилычбыстро и ловко стянул с
ноги валеночек и метко запустил им в голову надоеды. Соседи по
галерке наградили дурака тумаками, аМикешкапридержал готового было прийти им на помощь аэродромного
старшину.
— Народ интересуется, — проникновенно сказал он недовольно
оглянувшемуся на него Нилычу. — Народ имеет право знать. Оставь
дуралея, без нас разберутся. Вон, видишь, как стараются? Так ему,
так, и этак тоже хорошо!
— Ну так расскажи всем, как дело было! — немного
раздраженно посоветовал ему Фрол, принимая из услужливых ручонок
приплывший к нему обратно валеночек. — Если тайны великой тут нет,
конешно.
— Тайны нет, но... — замялся Микешка, — как бы это
половчее сказать... Чтоб всем понятно было...
Домовой наш откровенно поплыл, но старательно держал
уверенный и победный вид. Я знал, что вчера он пропустил мимо ушей
сбивчивые рассказы Кирюши о своих подвигах, больше озаботившись
форменной одеждой нашего трюмного и его собственным рундучком на
борту. Раз пять за вечер они бегали смотреть на Кирюхин