…Руки судорожно сжимают маховик поворотного механизма. Повинуясь
тихим командам сержанта, я медленно поворачиваю орудие, ведя «свой»
танк. Ну, когда же… Не в силах сдерживать волнение, я на секунду
оглядываюсь на других членов расчёта, своих боевых товарищей. Все
они волнуются, крайняя степень напряжения и ожидания написана на их
лицах, но не трусит никто. Ещё бы, уже сколько раз под бомбёжками
были! А сейчас нам противостоят не скоростные самолёты, а «всего
лишь» тихоходные танки. Пускай и смертоносные…
Расчёт зенитного орудия – это элита среди артиллеристов. Нельзя
сравнивать нас с обслугой противотанковых пушек, что несут самые
большие потери, но воюют на мелких, легкоуправляемых сорокапятках
(там только один наводчик, от которого в основном и зависит исход
боя). И уж тем более с расчётами полковых пушек и гаубиц, зачастую
ведущих огонь по секторам, да с закрытых позиций. Нет, у нас каждый
член расчёта – это важнейшая единица, без которой боя не проведёшь.
Два наводчика (по вертикали и горизонтали), два прицельных (по
дальности и по скорости, углу пикирования) и заряжающий, что должен
успевать вставлять в пазы 5-патронные обоймы, пока зенитка бешено
вращается. Без подачи же боепитания перестанет работать автоматика,
и орудие замолчит.
Наши действия должны быть предельно слаженными и чёткими, мы
представляем собой сложный боевой организм. А потому не по службе
отношения внутри расчёта очень тёплые, практически семейные. И я
рад, что каждый член моей семьи готов к бою. Так что посмотрим, кто
сильнее: боевое братство советской артиллерии или автоматизм
немецких танкистов.
Сержант, ну когда же ты уже скомандуешь…
Вся эта бравада, все посторонние мысли – это лишь попытка
отвлечься от липкого, разъедающего душу страха. У зенитчиков обычно
нет передовой в привычном понимании этого слова, наш фронт – это
небо, и мой экипаж, на счету которого уже два немецких пикировщика,
достойно себя проявил.
Вот только сегодня мы оказались именно что на
передовой…
Метров 380… ну же, когда начнём!
Один из танков в очередной раз делает «короткую» (двух-,
трёхсекундную остановку, чтобы довести орудие и выстрелить), и я в
одно мгновение понимаю, что это будет «наш» выстрел. В груди вдруг
образуется пустота; одновременно я начинаю видеть так, как никогда
раньше в жизни не видел. Или мне только кажется? Но как же ещё
можно объяснить, что я разбираю номера на борту немецкой машины,
что явственно вижу жерло орудия, нацеленного словно на меня
одного!