Следом за барабанами морвиусы запели странный
речитативный мотив, опускающийся до гортанного пения. Запрокинув
головы, они раскачивались из стороны в сторону. Плотный ряд
деревьев скрывал белое небо, здесь было темно как в сумерках, но
вместо осеннего холода, казалось, что я нахожусь в раскалённой
бане. Пар поднимается снизу-вверх, дурманя рассудок. Барабанный бой
проникал под кожу в сосуды, добираясь до моей крови, глуша ариус, и
я поддавалась ему.
Он шептал странные желания, пробуждая воспоминания о
чём-то первозданном, естественном как сама жизнь. Я видела себя
драконом, летящем над бескрайней прерией, гонящей стадо овец.
Видела себя чудовищем, бросающимся вниз на испуганных крестьян,
забившихся в свои норы. Я чувствовала, как впиваюсь клыками в
жирный бок огромного быка, истошно мычащего от боли. Чувствовала
кровь, её сладость и мягкость. В голове раздавалось всё больше и
больше барабанных ударов, а перед глазами вставала кровь. Она
заполоняла пространство, мешаясь с огнём, создавая удивительный
красно-рыжий букет из фейерверков. Кровь шкворчала, закипая, и с
шипением падала на раскалённую землю.
Сквозь видения огня, вижу очертания гигантского
чёрного существа, стоящего напротив. Он изрыгает новые столпы
пламени, поджигая до искрящейся зелены воздух. Пламя отступает, и я
вижу его в чёрных, дымчатых тонах, тянущегося ко мне сквозь остатки
огня.
– Никлос... – шепчу вполголоса, сходя с места и сразу
наталкиваясь на кого-то перед собой. Невидимый, но осязаемый
незнакомец накрывает мои губы своим, говоря:
– Я здесь, Селеста, – шепчет родной голос,
растворяясь в усилившемся огне.
Смущённая, я на мгновение замираю на месте, но снова
делаю шаг, ведомая невыносимо-яркой жаждой близости. Очертания
Никлоса становятся чётче, он раскрывает рот в многообещающей
улыбке, с надеждой и верой шагая ко мне навстречу. А я спотыкаюсь
от неправильности происходящего. Касаюсь губ, вспоминая знакомый
вкус, и отступаю, видя недоумение на лице чёрного дракона. Нет. Это
не моё желание. Это не мой выбор. Это не я.
Пелена падает с глаз, а барабаны теряют надо мною
власть. И просыпается ариус.
Никлос
Почему она так очаровательно-мила, когда спит и
так раздражительно-прекрасна, когда бодрствует? Девушка словно
вобрала в себя всё, что желанно и ненавистно одновременно. Она
гнётся от резких слов, сжимается от причинённой боли, а потом будто
гибкий стебель цветка поднимается к солнцу, упрямо оставаясь на
месте. Беззащитная, но стойкая. Идя дорогой страданий и печали, не
ломается. И с каждым разом в ней всё больше и больше стали, чем
мягкости шёлка.