Но
поверить в такое счастье человеку, который в себе не уверен…
Я знаю, что ты понимаешь меня,
мой архан. Пойми и своего друга Льва, который держит в руках
сокровище и чувствует, что этого сокровища совсем не
заслужил…
Отсюда и его кажущаяся
глупость.
И я тоже рад, мой архан. Школа…
она дала мне многое, но выдержал я ее лишь потому, что хочу стать
достойным тебе служить.
А верь мне, стать достойным
такого, как ты, совсем не просто.
Твой глупый маг.
Несмотря на то, что за окном
рассвело, в покоях наследного принца царила темнота — плотно
задернуты шторы, благотворный полумрак развеивался светом
единственного светильника. И танцевали вокруг живые тени: на
темно-синем балдахине, на мраморной столешнице, на почти черном
ковре и шитых золотом гобеленах на стенах.
Тени лежали и на черном мраморе,
отполированном до блеска, купались в неясном отражении, и очень
нескоро Миранис решился-таки произнести знакомое с детства
заклинание. Темный камень потемнел еще больше, казалось, вобрал в
себя весь свет вокруг и начал стремительно темнеть до оглушительной
глубины, с безжалостностью судьи отражая и идеально убранные покои,
и… опухшего помятого Мираниса, что казался в этих покоях таким
неуместным.
— Проклятие! — Долбанул наследный
принц по камню ногой.
Последние дни, он, к стыду своему,
помнил слабо. Помнил, как настоял и-таки попал на Совет, помнил,
как его там встретили вежливо, но холодно. Помнил, как пытался
что-то сказать, а отец мягко намекнул, что слова сына тут
неуместны. Да и сам сын…
Наследный. Принц. Неуместен. На
Совете?
Миранис долбанул камень еще раз. От
души. Схватил и сорвал с кровати покрывало, швырнул о стену дорогую
вазу. Что он, мальчик, что с ним вот так? Ему двадцать три!
Проклятие, целых двадцать три! А отец… И никто не поможет, никто не
поймет!
Он зарычал в бессилии, садясь на
кровать, перебирая пальцами запутанные ремешки кожаного браслета.
Тогда, несколько дней назад, он так же бушевал в этих покоях.
Тошно! В этом замке тошно! И душно! И мало простора! И… В стену
полетела еще одна ваза.
А потом Миранис сбежал в город и
нажрался. Он помнил, как шептала ему на ухо что-то сероглазая
девка, как восхищалась «дивными» глазами наследника.
«Как расплавленное золото...»
Девка попалась поэтичная. Миранис,
пьяный и обнаженный, развалился на кровати, а она завязывала на его
запястье дешевый кожаный браслет — на счастье, вела пальчиками по
жгутам его мышц и шептала восхищенно: и про тело воина, и про
мягкий шелк волос… Волосам она тоже странный цвет выдумала — мокрый
песок под лучами рассветного солнца.