— Посмотри мне в глаза, дитя мое, —
почти ласково сказал он, и взгляд его полыхнул темно-синим.
Девочка повиновалась… на ее лице
бледность быстро сменялась смущенным румянцем, пальцы мага ласково
гладили ее тонкий подбородок. Трясся за стойкой, не смел вмешаться
трактирщик:
— Она же еще совсем ребенок…
пожалуйста! — шептал он.
Арман остановился в дверях,
повернулся к трактирщику и сказал:
— Ты нас с кем-то путаешь. В моем
отряде детей не обижают.
Маг ласково улыбнулся и
прошептал:
— Сейчас ты пойдешь в свою комнату,
ляжешь спать, а когда проснешься, не будешь помнить ни принца, ни
этого дня.
— Да, мой архан, — задумчиво сказала
девочка, вставая с колен, а Миранис, криво усмехнувшись, поплелся к
двери.
Ему было противно. И больно. Будто
Арман резал по живому, жирной линией проводя границу между ними и
миром рожан. Только ведь и в мире арханов Миранис был лишним. А вот
Арман нет. Боги, как? Скажите, как у него получается?
На улице оказалось темно и холодно.
Миранис поежился, и один из дозорных живо скинул теплый плащ,
протянув его с поклоном принцу.
Плащ Миранис принял — что он, дурак
мерзнуть? — влез с трудом в карету, развалился на обитом бархатом
сидении. Тошнит. От всего тошнит!
— Ты не понимаешь, Арман, ты ничего
не понимаешь…
— А если понимаю? — тихо ответил
друг. — Но напиваться….
— Мне тошно…
Карета подпрыгивала на камнях
мостовой, отблески фонарей мазали по занавескам.
— Знаю.
— Я чувствую себя, как разряженная
кукла, которой все восхищаются, но никто не воспринимает
всерьез.
— Знаю, — вновь ответил Арман.
— Но почему ничего не делаешь, чтобы
помочь? Ты мне друг или нет?
— А ты как думаешь?
Миранис замолчал. Он сейчас не мог
думать. Он сейчас мог только спать.
Карета остановилась, подбежал к
дверце, распахнул ее лакей. Мягким шелком раскинулась на ступеньках
замка ночь, золотой вышивкой блистали огни фонарей. Арман
поклонился принцу, потом вышедшему из тени молчаливому
телохранителю, но вылезать из кареты не спешил.
— Вновь скажешь, что у тебя
дела…
— Миранис, ты забываешь…
— Что у тебя твой род, твой дозор,
твоя жизнь, — Миранис от души ударил дверцей кареты. — Еще как
помню.
И добавил про себя: «А что у меня?»
И понял вдруг, что завидует собственному придворному и другу. К
словам Армана прислушивался даже отец, а к словам Мираниса?
Кто?