«Позволишь к тебе прийти?» —
умоляюще спросил Этан.
«Тебе да. Другим — нет».
И уже скоро Этан, худой,
светловолосый, с усыпанной веснушками физиономией ворвался в
спальню, и смех его разорвал вязкую тишину. Не спрашивая
позволения, он раздвинул шторы, впустил яркое солнце, с ногами
уселся в кресле и взял из вазы сочное яблоко, другое кинув
Миранису. Принц вертел яблоко в руках, задумчиво наблюдая за
другом. Беззаботное создание. Эфемерное и непредсказуемое, как
стрекоза, от которой никогда не ожидаешь, когда упорхнет, а когда
сядет на руку. Но и злиться на стрекозу невозможно, даже если она
цапнет за палец.
— Я голоден как собака, — усмехнулся
Этан. — Мир, идем завтракать…
— Мог бы и один поесть, — ответил
принц, отлично зная, что услышит следом:
— Да ты что, твой повар великолепен!
— мечтательно закатил глаза Этан, откинувшись на спинку кресла. —
Хорошо у тебя тут, ты ведь принц. А для меня никто так стараться не
будет… стащу пару пирожных для девчонок. За такое лакомство они
сделают для меня что угодно.
— Они и так сделают для тебя что
угодно, — усмехнулся Миранис, который прекрасно знал, как действуют
на придворных дам светлые кудри и невинная улыбка Этана. А еще
лучше — баснословное богатство его отца.
— Это не то «что угодно», — ответил
Этан, вонзив острые белоснежные зубы в яблоко. — Жениться я не
спешу, мне всего двадцать четыре, я еще пожить хочу. М-и-и-и-р… —
он бросил в сторону принца умоляющий взгляд, — а потом пойдем к
лошадкам, м? Слышал, твоему отцу новый посол кобылку подарил…
К «лошадкам»?
Миранис и сам не заметил, как за
весельем Этана хандра куда-то отступила, а мир начал казаться не
столь уж и мрачным.
— Мир, зачем тебе эта дешевка? —
спросил вдруг Этан, перебравшись к Миранису на кровать. Он
внимательно посмотрел на браслет принца, даже провел пальцами по
увитым узелками нитям, видимо, проверяя, нет ли там магии, и в
недоумении пожал плечами. — На самом деле дешевка.
— Пусть будет, — ответил принц,
которому пока еще не хотелось выкидывать из памяти сероглазую
рожанку. И подарок ее снимать тоже не хотелось.
«К лошадкам» они сходили ближе к
обеду, когда небо заволокло тяжелыми тучами. Мир любовался с
балкона, как конь танцует на привязи у конюхов, как стелется по
лебединой шее белоснежная грива, слышал восторженный голос Этана и
очередной раз чувствовал, что и сам похож на ту кобылу. Конюхи с
нее пылинки сдувают, а с привязи никуда… чтобы сама себе, не дайте
боги, не навредила.