— Как ты ее уговорила?
— Я беру ее ребят в балет, — Лара кивнула на дочь. — Студентов.
Им, конечно, придется все лето вкалывать, но пусть привыкают. Успех
— это кровавый пот, прежде всего.
Креста, подумал Рамиро. Вздохнул. Достал пачку, выковырял
папиросу. Покатал в пальцах, нащупывая рубчик меж сигарной крошкой
и мундштуком из бумаги.
— Вы с Крестой прекрасно работали вместе, — Лара моментально
обнаружила брешь. — Ты же не станешь разочаровывать ее? Она на тебя
рассчитывает.
— А ты уже наобещала ей за меня.
— Она не хочет никого другого.
— Шантажистки. — Рамиро сломал папиросу и поднялся. — Я не
собирался все лето торчать в городе. У меня пропасть работы в
Вышетраве.
— Премьера назначена на пятое сентября. Времени достаточно,
Рамиро. Когда ты хочешь, ты работаешь очень быстро.
— Я люблю бездельничать.
Лара торжествующе улыбнулась Рамиро в спину — она победила.
— Ленивый гений, — крикнула она. — Я приеду на неделе, обговорим
детали. Расскажу подробно. Не вздумай сбежать!
Рамиро толкнул дверь и вышел в полутемный холл. Ковровая дорожка
под ногами прикрывала лаковые волны старинного паркета, над головой
плыла череда хрустальных люстр. Мрамор ступеней, стертый тысячами
тысяч ног, прогнулся в центре лестницы дюйма на четыре, не меньше.
Королевский театр! Тесноватый, уютный и элегантный, как старенький
аристократ самых что ни на есть благородных кровей.
Прощай лето на пустой приморской вилле, где только сторож и
садовник, которых можно не встретить неделями, прощай работа в
охотку прохладным утром, и — прощайте долгий день и вечер на пляже
или в кафе на террасе, под соснами… Эх!
Креста до сих пор заставляет мужчин совершать безумства. Даже
собственного племянника.
На Театральной площади, вокруг фонтана - вишни в цвету, белые и
розовые. Киоски с мороженым и газировкой, пустые лавочки. Рамирова
машина — длинная, тяжелая «фриза», похожая на баржу, — дожидалась
хозяина у кромки тротуара, рядом с театральной тумбой. Нагретая
кожа сидений сбрызнута белым крапом лепестков. Крышу у «фризы»
Рамиро торжественно опустил сегодня утром, соблазненный солнцем и
чистым небом.
В цветущих ветках орали воробьи. Проспект был пуст. Полдень.
Рамиро плюхнулся на горячее сиденье и, наконец, закурил.
— Господин Илен, угостите?
На ярком солнце Десире казалась еще более чужой и холодной.
Словно призрак ушедшей зимы. Того и гляди развеется.