Мы проследовали за хозяйкой из прихожей в небольшую гостиную.
– Значит, так, – со вздохом оглядев нас, сказала Любовь Николаевна, – жить вы будете тут, другой комнаты у меня для вас нет. Вот здесь поставлю вам ширму. Сюда можно занавеску вместо двери. Могу дать две раскладушки. Если у вас есть деньги, можете сходить на рынок, найдёте там, я думаю, и раскладушки, и постель – люди сейчас всё продают. Вещей, я вижу, у вас и нет совсем?
– Только то, что на нас…
– Ну, значит, этого сундука вам с лихвой хватит… Пойдём со мной, мальчик, – обратилась она к Гиле, – поможешь мне достать раскладушки из чулана.
Раскладушки были принесены, ширма поставлена, импровизированная дверь повешена. Отец, взяв в помощь Гилю, отправился в город на рынок, чтобы купить самое необходимое. Мы с мамой, уставшие, измученные долгой дорогой, остались разбирать наш единственный узелок, что заняло не более пяти минут. Потом мама усадила нас с Аликом рядом с собой, обняла, и так мы долго просидели молча, пытаясь осмыслить всё, что с нами произошло…
Мы кое-как устроились в том углу, который нам выделили Столбовы. Папе удалось достать ещё одну раскладушку, пару одеял и подушек. Убегая из дома, мама схватила, конечно, не только грамоты с портретами Ленина и Сталина. Она, к счастью, успела взять и деньги, что были припасены на чёрный день. Мы смогли купить немного самых необходимых вещей.
Муж хозяйки, Павел Васильевич Столбов, конечно, не пришёл в восторг, увидев поселенцев в своей квартире. Вообще, он оказался довольно странной личностью. Гражданин, которому не было и сорока лет, вместо того, чтобы с оружием в руках защищать свою родину от врага, как это делали миллионы мужчин его возраста, занимался охраной какого-то магазина. Как этому довольно здоровому, упитанному человеку удалось достать бронь, мы, конечно не знали. Как сказал отец: “Нас это не касается и нечего лезть не в своё дело”.
Помню, в тот первый вечер нашего пребывания в доме Столбовых, мама, оглядев более чем убогую обстановку того угла, где нам предстояло жить неизвестно сколько времени, села и, уронив лицо в ладони, расплакалась. Я знала, о чём она думает. От тех же мыслей и у меня ком к горлу подступал. Я не знала, что сказать и как её утешить. А Гиля подошёл к ней, сел рядом, обнял и сказал: