Мы обыскали квартиры на верхних этажах, но только в одной
нашлось кое-что съестное: мешок ржаной муки, соль и специи. Были
тут и другие продукты, но он давно сопрели или засохли. Оставшийся
день мы пекли лепёшки. Тесто пришлось замешивать на воде, но зато у
нас теперь имелись запасы продовольствия на несколько дней вперёд,
и голод нам больше не грозил.
Мы набили желудки и устроились каждый в своей спальне. Томаш всё
шутил, что, мол, как барин, напоследок поживёт. Да и я был рад
отдохнуть, наконец, по-человечески, в мягкой кровати, а не на
холодном полу или в лесу. Я ждал, что сегодня явится очередное
воспоминания, но мне так ничего и не приснилось.
А утром меня разбудил Томаш: он барабанил в дверь моей
спальни.
– Подъём! – крикнул он. – Пора выбираться отсюда.
Вначале я подумал, что Томаш тоже лишился рассудка, как и Йозеф.
Но оказалось – нет.
Когда я оделся и вышел из комнаты, старик объявил:
– Вообще-то, я знаю это место. И в этой квартире я бывал, хоть и
давно. В общем, слушай сюды. Точка входа здесь не так, чтобы
далеко, и если сдвигов не случилось, я её найду. А потому собирай
свои пожитки и – в путь, пока сдвиги весь город не перекроили.
Мы собрались и пошли. У Томаша был слишком уверенный тон, и мне
казалось, что на этот раз всё точно получится. Старик знал, что
делает.
Мы были уже близко к окраине. Шагали по припорошенной снегом
дороге среди серых каменных домишек. Настроение у меня было
прекрасным. Я прощался с этим ужасным местом.
Вдруг где-то на соседних улицах раздался пронзительный заунывный
звук. Играла свирель, но мелодия была столь тоскливой, что
захотелось плакать. Даже ноги, как будто отяжелели, и идти стало
труднее.
– Слышал? – спросил я у Томаша.
– Да, это пастух, – произнёс тот. – Надо бы поторопиться.
А звук приближался, и чем громче он становился, тем тяжелее было
идти. Руки-ноги налились свинцом, ноги еле двигались. Изнеможение
расползалось по телу, беря его в плен, и единственное, что хотелось
– сесть (а ещё лучше, лечь) и никуда больше не идти. А на душе –
такая тоска, что хоть волком вой. Семья вспомнилась, мать, прошлая
жизнь...
– Что за хрень, – пробормотал я. – Это звуки так действуют?
Томаш не ответил. Он просто встал посреди дороги и замер.
– Эй, что с тобой? – окликнул я его. – Пошли!
– Бесполезно, – вздохнул старик. – Какой смысл? Зачем?