А город переживал странные времена, и даже прежнее имя стало для
него невыносимым. Однажды, неожиданно тёплой весной, Егорыч с
прищуром и усмешкой наблюдал, сидя с приятелем, уличным художником
Васей Бровским, на одной из крыш Невского проспекта и греясь в
лучах апрельского солнца, как у Казанского драли глотки себе и
вот-вот начинали друг другу адепты полярных мнений по самому
насущному на данный момент вопросу в жизни. Основных мнений было
три, и ни одно не устраивало всех из многотысячной толпы горожан,
собравшихся в то воскресное утро на общегородской референдум по
смене названия города и затопивших своей людской массой весь
проспект и прилегающие улицы и площади. Тогда ещё, до первого
Кризиса, многие радовались долгожданной свободе и равенству перед
обновленным законом и думали, что это всеобщее равенство и гарантии
прав, охраняемые всенародно избранным Верховным правителем, имеют
вес в послесоюзном мире. Мир, как потом выяснилось, стоял совсем на
другом.
Первоначальное, исконное название — Санкт-Петербург — казалось
многим слишком архаичным в свете пережитого в последние годы,
второе, — Петроград, — и, тем более, нынешнее, Ленинград, чересчур
сквозили почившим строем и были слишком ненавистны и потому
большинством отвергались сразу. И вот, спустя несколько часов
криков и выступлений через надорванные мегафоны, какой-то старичок
с куцей седой бородкой и в смешной кепке с помпоном, каким-то чудом
прорвавшись к микрофону на трибуне, то ли в шутку, то ли всерьёз,
но довольно громко и решительно произнёс: «Николай Иванович
Гордоцкий, профессор кафедры истории ЛГУ. Предлагаю название:
Святой Питер...» И неожиданно идея понравилась и была быстро
подхвачена и разнесена по рядам. Может быть, все просто устали и
хотели домой, а может, и вправду название показалось метким и
звучным, но на том и порешили. Даже чрезмерно нервные сторонники
старинного имени не стали долго препираться, ревнителей же постылой
серой действительности быстро заклеймили и заткнули.
А потом, также неожиданно, все крупные города и тогда ещё
многочисленные малые, не ведавшие о своей скорой кончине, следуя
примеру Северной столицы, вдруг подхватили, как призыв к новой
жизни, идею о смене названия. Говорят, позже остальных, даже в
монументальной и непробиваемой Москве прошли нешуточные баталии на
этой почве, но быстро были подавлены по чьему-то приказу «сверху»,
после того как в толпе на Красной площади, прямо напротив мавзолея,
кто-то вдруг возьми и выкрикни «долой Верховного!..», и возглас
прокатился по рядам. Как обычно, не обошлось без крови, сотен
задержанных и набитых до отказа автозаков. Любые митинги запретили
на полгода, гайки подзатянули, и стало не до переименования.