В ближайший к Нанту порт - Сен-Назер - потянулась нескончаемая
колонна желающих покинуть эту, ставшую внезапно недружелюбной для
своего народа землю. И ладно бы сбежать пытались только
гражданские: среди толп женщин с детьми то тут то там мелькали
солдатские шинели тех, кто предпочёл сражение позорное бегство.
Все это в итоге вылилось в трагедию со многими тысячами жертв.
Самолеты люфтваффе в ту пору уже почувствовавшие себя королями неба
- ни французской ни американской авиации мы давненько уже не видели
в воздухе [командование силами США в Европе официально
перебазировало все свои авиационные силы в Британию еще 22 августа,
неофициально этот процесс начался на пару дней раньше - прим.
ред.] - не гнушались охотиться за отдельными машинами, бомбить
жилую застройку и даже расстреливать гражданских беженцев. И самое
страшное, что эти смерти были по сути напрасны: Франция физически
не могла вывезти из Европы всех желающих, поэтому корабли,
швартовавшиеся у контролируемых еще нами причалов, в первую очередь
грузились войсками, техникой, оборудованием эвакуированных заводов
и только в последнюю очередь - гражданскими. С точки зрения
жестокой логики войны - вполне понятное дело, но как это объяснить
женщинам с маленькими детьми на руках, которым пропаганда два года
рассказывала, что немцы сразу отправляют людей не способных
работать в газовые камеры?
31 августа немцы попытались взять Нант сходу, но напоролись в
том числе и на расположенные тут танки и отступили. В том бою я
довел свой счет до сорока восьми побед, и едва не сгорел в каким-то
чудом дожившем до сорок второго года "гочикисе", пришлось
переписываться в пехоту.
Еще несколько дней мы отбивали атаки вермахта на подступах к
городу, но после того как боши ударили с юга, форсировав реку, Нант
пришлось сдать. Вообще тот период в памяти у меня остался
обрывками: какого-то общего командования над нами уже по сути не
было, как не было и снабжения и как таковой линии фронта.
2 сентября я и сам оказался в Сен-Назер. Французских судов там
не оказалось, не оказалось там и портового начальства, способного
дать хоть какие-то разъяснения насчет возможной эвакуации. По
правде говоря, там вообще не было никакого начальства, все кто мог,
уже к этому моменту сбежали. С востока же приближалась канонада,
там в десяти километрах от города погибал последний заслон из
добровольцев вызвавшихся остаться, чтобы подарить другим немного
времени. Уже после войны я попытался разыскать места их гибели,
узнать обстоятельства, сделать, в конце-концов, их имена достоянием
общественности, однако в немецких документах обстоятельства того
боя отображены не были, про наши и говорить нечего. Да и, по правде
говоря, не очень горело желанием наше правительство вспоминать те,
без сомнения позорные для Третьей Республики дни. Но я отклонился
от повествования.