Впрочем, как и все
творческие люди, Дан был непредсказуем. Нет, он не бегал голым по улицам и не
пытался привлечь к себе внимание с помощью сумасшедших перфомансов. Но
разгадать, что на уме у этого человека было невозможно. Он жил в соответствии
со своими внутренними убеждениями и поступал так, как считал нужным. Наверное,
поэтому личность и жизнь художника обросла легендами, что впору бежать от него
со всех ног.
О Дане Ларанском
всегда ходили сплетни. Одни поговаривали, будто художник извёл свою жену пять
лет назад. Вторые — что он причастен к безвременной кончине кузена. Третьи
шептали, что Ларанский во время службы в дипломатическом корпусе был связан с
итальянской разведкой и имел непосредственное отношение к подавлению восстания
в маленьком африканском государстве. Едва ли не собственноручно расстреливал
повстанцев ради забавы. Впрочем, название страны никто не мог вспомнить.
Сам художник
реагировал на подобные слухи с поистине аристократической сдержанностью. Он не
подтверждал, но и не опровергал их. Впрочем, смельчаков задать откровенные
вопросы, чтобы развеять сплетни, оказалось немного.
- Я вот думаю: вам
действительно наплевать на то, что говорят о вас? Или вы питаете извращённое
удовольствие от злых языков?
Работа с одним
человеком по нескольку часов в день невольно располагает к откровенности.
Особенно если эта работа связана с обнажённой натурой. А потому и вопросы
возникают самые откровенные.
Из-за холста
показалось бледное лицо. Оценивающий взгляд скользнул по обнажённому телу и,
поднявшись выше, остановился на высоком арочном окне эркера.
- Если вам напекло
голову, так и скажите, — ответил Ларанский, скрывшись за полотном. В тихом
деликатном голосе послышались саркастичные нотки. Помолчав, добавил:
— Чуть выше подбородок, Рика. Мы ещё не закончили.
- Грубиян,
— выдохнула я и приподняла лицо.
По щеке кокетливо
скользнул рыжий завиток, заставив поморщиться.
Солнечный свет
разлился жёлтыми пятнами по бежевым стенам и полу мастерской, будто кто-то
разбил банку с одуванчиковым вареньем. За высоким полукруглым окном с
прозрачным тюлем покачивались изумрудные кроны деревьев. Бойкое чириканье птиц
ласкал слух, и я на мгновение зажмурилась от удовольствия. Момент, который
хотелось запечатлеть и унести с собой в воспоминании, – небольшая художественная
мастерская, часть подиума в эркере, где я полулежала на антикварной оттоманке с
зеркалом в руках, прикрыв самые интимные места синим покрывалом, картины,
скрытые от глаза посторонних льняными простынями.