Человек, стоящий сейчас перед, ним
был ему неизвестен и уже этим не нравился. «Откуда он взялся? —
спрашивал себя магистрат. — Выскочил как чертик из табакерки и пока
приносит только одни проблемы и никакой прибыли.
Складки сдерживаемого раздражения
легли на лицо магистрата, и, не ответив на приветствие, он
процедил.
— Неправильно ты начинаешь, Добряк!
Не с того!
Продолжая держать на лице глуповатую
маску, Акциний молча ожидал продолжения. Ему не нужен был мир и
хорошие отношения с этим человеком, более того, именно он в его
планах должен поднести огонь к тому хворосту, который скоро
запылает пожаром мятежа на улицах города.
Сейчас, рассматривая недовольное лицо
магистрата, он все более убеждался, что выбор его абсолютно верен,
а не дождавшийся нужной реакции Эмилий продолжил, уже не скрывая
угрозы.
— С твоим предшественником нам
удавалось найти общий язык, а ты, я вижу, не совсем понимаешь, как
здесь все устроено.
Акси живописно изобразил недоумение,
включаясь в привычную игру:
— Не пойму, чем же я так расстроил
господина магистрата? Мы люди темные, неученые, соображаем туго, вы
бы прямо сказали — что не так? Глядишь, и поправить можно.
Глядя сверху вниз на лыбящуюся морду,
Эмилий Флак зло выругался про себя: «Что за идиот?! Безмозглая
тупая скотина!»
Его взгляд метнулся в сторону
очереди.
— Вот это что такое? — Тонкие губы
вытянулись, цедя слова. — Ты иберийцев спалил? Спалил! Добычу взял?
Взял! Немалую, говорят, добычу, а то, что положено, не занес.
Почему?
Наксос недоуменно развел руками.
— Так ведь вон она, добыча! — Кивнув
на людскую цепочку, он осклабился: — Все раздал бедолагам, даже
себе ничего не оставил. Нечем делиться!
— Ты юродивого мне тут не строй! —
Лицо магистрата налилось злой краснотой. — Как ты своей добычей
распоряжаешься, меня не волнует, а вот то, что положено, отдай,
или…
Не дав ему закончить, Акциний
изумленно воскликнул:
— Как же так, господин магистрат,
милостыня дело богоугодное, благословлено матерью нашей церковью!
Даже император с милостыни налогов не имет. Или вы хотите брать
мзду с самого господа нашего, со Всеблагого Огнерожденного
Митры?
Прерванный на полуслове Эмилий чуть
не задохнулся от неожиданного поворота, а наглая бандитская рожа,
словно изгаляясь, выдала совершенно невообразимое:
— Гордыня это непомерная и
богохульство. Священный Трибунал такое не прощает!